— Ну и молодец! — пожала плечами старшая сестра. — И вот что я тебе скажу, сестренка, брось ты эту затею, он тебе пока не по зубам! Я тут узнавала, он хоть и простой с виду, а интеллектуал, книжки умные читает.
— Но я люблю его!
— Любишь или хочешь переспать?
— Люблю и хочу переспать!
— Ну, затащить мужика в койку особого ума и интеллекта не надо, но вот удержать потом… Это вряд ли…
— Значит, по-твоему, я безмозглая дура?
— Нет, просто ты девушка другого поколения, а он еще не так стар, чтобы клюнуть просто на молодое тело…
— А разве не все клюют на молодое тело?
— Почти все, но он явно не относится к этому большинству. Впрочем, попробуй, вдруг у вас с ним какое-то невероятное физиологическое совпадение.
— Да ну тебя, Жека, ты такая неромантичная!
— А он, конечно, законченный романтик!
— Да, представь себе! Макс вот рассказывал, как он с первого взгляда влюбился в Лакшину, как при всей группе замуж ее позвал…
— Ну и много ли толку? Они давно уж разбежались. Он практически четыре раза женился, и все мимо… Нет, сестренка, не валяй дурака, ищи себе парня помоложе и попроще. Или уж кого-то лет на тридцать старше…
— Нет, я все-таки еще попытаюсь.
— Ну, дело твое.
Вот уже почти год Варя занималась вокалом с очень старым преподавателем Гнесинки Петром Петровичем Белосельским.
— Ах, деточка, — говорил он ей, — из тебя могла бы выйти отличная певица, попади ты вовремя мне в руки, могла бы и в Большом петь…
— Петь в Большом маленькие партии? — смеялась Варя. — Только не говорите, что нет маленьких ролей…
— Зачем же я буду изрекать банальности! Но правильно петь я тебя научу, с тебя и хватит.
Варя приехала на очередной урок, глаза у нее при этом светились странным лихорадочным блеском.
— Петр Петрович, миленький, меня пригласили на церемонию вручения кинопремий!
— И что?
— Я должна там что-то спеть…
— Спой, в чем проблема?
— Что спеть, я не знаю!
— Я, видишь ли, не очень понимаю, что там такое будет…
— А вы по телевизору никогда таких церемоний не видели?
— Я вообще не смотрю телевизор. А что это у тебя глаза так блестят? А, я, кажется, понимаю… Ты должна всех там убить? Да?
— Да! Всех и еще…
— И еще одного?
— Двух! Но чтобы наповал!
— Всех и еще двух? Как интересно… — улыбнулся Петр Петрович. — А они там точно оба будут?
— Точно! Одного номинировали на премию, а со вторым я буду эту церемонию вести.
— А ты уверена, что ему, ну, тому, который номинирован, премию дадут?
— Нет, не уверена, у него этих премий куча, но в зале-то он будет…
— Варь, объясни мне, что ты хочешь этим двум несчастным доказать?
— Это сложно… Хотя… Я хочу им доказать, что оба они идиоты.
— Так… А после твоего выступления эти несчастные должны стать похотливыми козлами и драться за тебя?
— Нет. Драться не надо… Хочу, чтобы они пожалели… каждый о своем!
— О, Варя, будь я хоть на двадцать лет помоложе… Но в мои восемьдесят два я уже не могу претендовать на что-то, однако оценить силу воздействия еще вполне в состоянии. Нам нужен сексуальный шок?
— Именно! Какой вы умный!
— Знаешь, странно… Я много лет не вспоминал один романс. Его когда-то фантастически пела Леночка Образцова…
— О, разве я такое вытяну?
— Можно кое-что перетранспонировать… А какой там аккомпанемент будет? А хочешь, если у нас получится, я сам тебе саккомпанирую? И полюбуюсь на твой триумф…
— Петр Петрович, дорогой вы мой! Но что за вещь-то?
— «Кони-звери» знаешь?
— Эх, вы, кони, кони-звери, звери-кони, эх?
— Именно! Ты пела это?
— Петр Петрович, вы просто гений! Я это пела только дома, но слова, кажется, помню…
— Попробуем? — И Петр Петрович заиграл вступление.
Там за белой пылью,
В замети скользя,
Небылицей-былью
Жаркие глаза…
Былью-небылицей
Очи предо мной…
Так быстрей же, птицы!
Шибче, коренной! [1]
— Стоп! Тут неправильно… Надо еще ниже, и опирай звук, больше опирай! Но в принципе… Будем работать! И твои козлы с громким блеяньем побегут за тобой на край света.
Стас был в отчаянии. Что я за урод такой? Она кричала: ты лелеешь свои комплексы и дурацкие принципы… И ведь права, права! Что со мной случилось бы, если бы я просто довез ее до дому? Развалился бы на части? А она обиделась, крепко обиделась… Но ведь она любит меня, могла бы проявить снисхождение… Нет, только не это! Она любит меня сильным. А я слабый, дурак, упертый кретин… Но что же теперь делать? Неужто я опять потерял ее? А я без нее не могу… Я становлюсь злым, бешеным, срываюсь на ни в чем не повинных людей… Эту несчастную дурищу Дашку запугал до полусмерти… Правда, она назойливая, как муха… Может, обидится и отвяжется наконец? Никакой гордости у девчонки нет. Терпеть не могу таких… И вообще, я люблю только Варежку. Но ничего у нас не получается… Как же быть? О, кажется, я знаю! Я поеду к ней! Явлюсь в эту ее чертову квартиру с цветами и кольцом, которое ей так понравилось, но она швырнула мне его в морду. Тем самым я признаю свои ошибки, сдам позиции, и никуда она от меня не денется! Я верю, хочу верить, что ничего у нее нет с этим Пироговым, Это просто моя дурь… А сколько можно страдать из-за собственной дури? Надо только подождать еще дня два-три, пусть остынет как следует, ну и соскучится, наверно…
А Варя решила действовать. Я больше не могу! Димка отказался на мне жениться, и он, кстати, прав, но все равно обидно. Ничего, я еще заставлю его пожалеть об этом. Но главное сейчас — справиться с этой дурацкой любовью… И я справлюсь! Она позвонила Кате Вершининой.
— Кать, не удивляйся, я сейчас спрошу…
— Спрашивай скорей, я занята!
— Кать, ты уже окончательно отказала итальяшкам?
— Ты о чем? О Бертольди?
— Ну да.
— Ты передумала?
— Да!
— Все-таки я здорово умная. Я все тянула с ответом. Вот что, давай встретимся где-то… У тебя вечер занят?
— После десяти я свободна.
— Отлично!
Они встретились в кафе.