Бояре Салтыков, Шереметев, Андрей Голицын и дьяк Гра-мотин выехали к толпе народа и начали уговаривать людей не поднимать мятеж. В конце концов толпа разошлась.
В ночь с 20 на 21 сентября польские войска тихо вошли в Москву. Часть поляков вместе с Жолкевским разместилась в Кремле, остальные заняли Китай-город, Белый город и Новодевичий монастырь. Чтобы обеспечить коммуникации с Польшей, по приказу гетмана полки заняли города Можайск, Борисов и Верею.
Военный аспект оккупации разрешился довольно легко. Зато возникла проблема верховной власти. Формально считалось, что Владислав уже царствует. В церквях попы возносили молитвы за его здравие. От его имени вершили суд. В Москве чеканили монеты и медали с его именем и профилем. К Владиславу под Смоленск отправлялись запросы по политическим и хозяйственным делам, жалобы, челобитные с просьбами о предоставлении поместий и т.п. Ответы приходили довольно быстро, щедро раздавались чины и поместья. Однако подписаны они были не Владиславом, а Сигизмундом. Чтобы не смущать население, бояре обратились к королю с просьбой, чтобы под грамотами стояла подпись Владислава. И действительно, с начала 1611 г. в грамотах появляется «Царь и великий князь Владислав», но его подпись стояла после подписи короля Си-гизмунда. Таким образом, Сигизмунд стал не только фактическим, но и почти официальным правителем Руси.
Первым из поляков, понявшим, что русский народ никогда не примет Сигизмунда, стал Жолкевский. Он шел в Москву, чтобы сделать русским царем Владислава. Если бы Владислав принял православие, женился на русской боярышне, то его сын вырос бы русским человеком, и вполне вероятно, что шведская династия на сотни лет прижилась бы на Руси (Сигизмунд был этническим шведом, а не поляком). Но претензии Сигизмунда на московский трон заведомо обрекали семитысячный отряд поляков на гибель. Во всем польском войске это понимал лишь Жолкевский. Как мы уже знаем, буйные паны влезли в Москву вопреки воле гетмана. Теперь ему ничего не оставалось, как уехать.
В начале октября 1610 г. Жолкевский покинул Москву. Прощаясь с войском, он сказал: «Король не отпустит Владислава в Москву, если я немедленно не вернусь под Смоленск». По приказу короля Жолкевский взял с собой бывшего царя Василия и его братьев Дмитрия и Ивана Шуйских. Вместо себя Жолкевский оставил Александра Гонсевского, который незадолго до этого сам себя произвел в русские бояре.
А теперь мы вернемся к «великому» посольству, отправившемуся к королю, во главе которого были князь Голицын и митрополит Филарет. Посольство двигалось медленно, и лишь 7 октября 1610 г. оно прибыло под Смоленск. Поляки приняли посольство «с честью» и отвели 14 шатров за версту от королевского стана. Кормили послов поляки плохо, а на жалобы отвечали, что «король не в своей земле, а на войне, и взять ему самому негде». Видимо, в этом ляхи были правы, вспомним историю с королевскими драгоценностями.
10 октября король дал аудиенцию послам, которые просили Сигизмунда отпустить своего сына на московское царство. Канцлер Лев Сапега от имени короля отвечал послам в расплывчатых выражениях, что король-де желает спокойствия в Московском государстве и назначит время для переговоров. А в это время в королевском совете спорили, отпускать ли Владислава в Москву или нет? Сначала Лев Сапега, уже не надеясь взять Смоленск, был на стороне тех, кто соглашался отпустить королевича в Москву, но вскоре изменил свое мнение. Особенно повлияло на Сапегу письмо королевы Констанции, которая писала: «Ты начинаешь терять надежду на возможность взять Смоленск и советуешь королю на время отложить осаду: заклинаем тебя, чтоб ты такого совета не подавал, а вместе с другими сенаторами настаивал на продолжении осады: здесь дело идет о чести не только королевской, но и целого войска». После этого канцлер заявил на королевском совете, что присяга, данная москвичами Владиславу, подозрительна. Не хотят ли русские только выиграть время? Что от этой присяги для Польши больше вреда, чем пользы, что ради сомнительных выгод надо с позором уйти из-под Смоленска и оставить надежду на приобретение Речью Посполитой Смоленской и Се-верской земель. Противники Сапеги выдвигали контраргументы, что король обещал, гетман с войском присягнули. Нельзя сделать клятвопреступниками короля, гетмана и целое войско. Народ русский без царя быть не привык, и если им не дать королевича, ими избранного, то они обратятся к другому и будут настроены против Польши. Силой войны не кончить, потому что нет средств для этого. Если же войну не закончить, то беда ждет с двух сторон: от Москвы, так как там изберут другого государя, и от своих, недовольных неуплатой жалованья. Заплатить войску из Польши трудно, у короля нет денег. Если же королевич станет царем в Москве, то Польша приобретет доброго соседа, легко будет возвратить Лифляндию и Швецию, да и от татар будет меньше вреда. Большая часть шляхтичей могла бы переселиться в Москву, отчего в Речи Посполитой стало бы меньше бунтов, основная причина которых – бедность граждан. Под гражданами королевские советники подразумевали, разумеется, не все польское население, а исключительно шляхту.
В конце концов победили противники отпуска королевича, которые рассматривали Россию как поверженную державу с неспособным на сопротивление народом. Они предлагали начать колонизацию России немедленно, «привести все дела в порядок» до приезда Владислава. Далее шли ссылки на молодость Владислава, а ему действительно было всего 15 лет, что отпускать королевича в Москву нельзя без согласия сейма. Дошло до того, что была поставлена под сомнение легитимность русского посольства. Говорили, что Голицына и Филарета выслали из Москвы как людей подозрительных и надо отправить польских послов в Москву и там вести переговоры с «добрыми людьми», но если кто из послов согласится с поляками, то его также послать в Москву.
15 октября на встрече с русскими послами паны радные заявили, что король никак не может отступить от Смоленска и вывести войско из Московского государства, так как он пришел для того, чтобы навести порядок в России, истребить «вора», очистить города, а потом дать своего сына на московский престол. Послы отвечали, что в государстве гораздо ранее настанет покой, если король выведет войско, а для истребления «вора» достаточно одного отряда Жолкевского, так как «вор» теперь силен только польскими войсками. Поход же всего королевского войска на «вора» разорит Россию, и без того уже опустошенную. Эта и последующие встречи превратились в итальянскую оперу: послы пели свою арию, а паны – свою, не слушая оппонентов.
30 октября в королевский лагерь под Смоленском торжественно въехал гетман Жолкевский. Он привез сверженного царя Василия с братьями и представил их Сигизмунду. Поляки потребовали, чтобы Василий Шуйский поклонился королю, на что тот ответил: «Нельзя московскому и всея Руси государю кланяться королю: праведными судьбами божиими приведен я в плен не вашими руками, но выдан московскими изменниками, своими рабами».
Филарет возмутился насильственному привозу к Смоленску царя Василия и тем, что он был представлен в светском платье. Жолкевский отвечал митрополиту (посольство и поляки признавали Филарета только митрополитом, против чего он и сам не возражал): «Я взял бывшего царя не по своей воле, но по просьбе бояр, чтоб предупредить на будущее время народное смятение. К тому же он в Иосифове монастыре почти умирал с голода. А что привез я его в светском платье, то он сам не хочет быть монахом, постригли его неволею, а невольное пострижение противно и вашим, и нашим церковным уставам, это и говорит патриарх». На что Филарет сказал: «Правда, бояре желали отослать князя Василия за польскою и московскою стражею в дальние крепкие монастыри, чтоб не было смуты в народе: но ты настоял, что его отослать в Иосифов монастырь. Его и братьев его отвозить в Польшу не следовало, потому что ты дал слово из Иосифова монастыря его не брать, да и в записи утверждено, что в Польшу и Литву ни одного русского человека не вывозить, не ссылать. Ты на том крест целовал и крестное целование нарушил. Надобно бояться Бога, а расторгать мужа с женою непригоже, а что в Иосифове монастыре его не кормили, в том виноваты ваши приставы, бояре отдали его на ваши руки».