— Михаил, держи свет. Я буду доставать по одному документу и переворачивать страницы. Кэти, ты говори, если заметишь что-то, в чём стоит покопаться.
Этим они занимались три часа, прерываясь лишь для того, чтобы размять колени, потереть уставшие глаза и разогнуть затёкшие спины. Забавного было мало, и казалось, что прошло уже шесть или девять часов вместо трёх. Наконец, Кэти вынесла свой вердикт:
— Сельскохозяйственные журналисты, дипломаты, доктора, юристы, но никто в официальных записях не помечен как офицер-организатор, агент или вербовщик. Даже издалека никто не похож на оператора-исполнителя. Может быть, русские использовали коды в своих совершенно секретных документах, так что когда я вижу «доктора Меньшава, [91] профессора-агронома», это должно означать «Бориса Баданова, отъявленного убийцу»? Но в этом я сомневаюсь.
— Я тоже.
Они перерыли весь сентябрь, затем октябрь и ноябрь, вплоть до убийства. Само убийство произвело тонну бумаги, потребовавшей отдельной коробки, но Суэггер не видел смысла перекапывать её, поскольку всё произошедшее после убийства смысла не имело.
— Ни следа Джеймса Бонда, — сказала Рейли. — Нет ни следа совещаний, активности, встреч— ничего, что указывало бы на вовлечённость или хотя бы осведомлённость людей, связанных с посольством насчёт событий двадцать второго ноября. Никаких признаков контакта с внешними агентами из шпионских групп, ничего касающегося «специального гостя» из Москвы.
— Не попадалось ли тебе название «Карлы Вары»? [92] — спросил Стронский. — Это тренировочная база Спецназа и ГРУ на Чёрном море, все исполнители-убийцы проходят через это место для подтсерждения своей квалификации и какое-то время находятся там.
— Нет, «Карлы Вары» не было. Ничего подобного.
— Думаю, всё же твоего президента убили красные ублюдки, — сказал Михаил. — Они подобным дерьмом по всему миру занимались.
— Если и так, то всё дело прошло мимо посольства так, что никто из бюрократов не заметил ничего особенного или необычного, — ответил Суэггер.
— Михаил, — вмешалась Кэти, — отчёты последовательно пронумерованы, я внимательно следила.
Она заметила что-то, что не бросилось в глаза Суэггеру.
— Так вот, это значит, что невозможно было убрать что-то или добавить без необходимости перепечатывать всю папку после вложения либо удаления. Но я не вижу никакой разницы в цвете или состоянии бумаги, которая говорила бы о замене документов. Кроме того, всё это напечатано на одной и той же машинке: я узнаю шрифт, там везде размыта перемычка у буквы «Н». Я так и вижу несчастную русскую девушку, которая печатала более чем по сорок страниц в день: у неё узнаваемый стиль. Два левых пальца на левой руке были слабоваты, так что буквы с того края клавиатуры везде слегка светлее. Но по понедельникам у неё были выходные, так что её заменяла менее одарённая машинистка, делавшая больше ошибок и хуже справлявшаяся с правым краем клавиатуры. Я думаю, что понедельничная замена была левшой.
— Вот это да, — сказал Суэггер. — Кэти, ты не в том бизнесе. Тебе бы разведывательным аналитиком быть.
— Я просмотрела много русских документов, много отчётов, так что привыкла к их стилю, изложению, номенклатуре и даже бюрократической культуре. С 6Зго года тут немногое изменилось, пусть даже изменилось всё остальное. В том, что мы проглядели, всё проникнуто духом подлинности и я не вижу ничего, что навело бы меня на мысль о подлоге с чьей-то стороны с целью скрыть визит Джеймса Бонда.
— Проклятый Джеймс Бонд, — посетовал Суэггер. — Никогда его нет рядом, когда он нужен.
На следующий день Суэггер в качестве агента Хомана увиделся с высокопоставленным спецом из криминального отдела московской полиции, который, будучи известным в международных делах московским сотрудником бюро Интерпола, свободно говорил по-английски. Они сидели в кабинете инспектора, отгороженном стеклянными стенами — необычно строгом, лишённым индивидуальности уголке управления по борьбе с организованной преступностью на третьем этаже главного здания московской полиции.
— Этот тип, Бодонский, был племянником главаря измайловской группировки, на их языке — «авторитета», также Бодонского, — рассказывал инспектор в то время как они вместе просматривали толстое дело Бодонского, в котором Суэггер увидел фотографию убитого им человека. Бодонский казался симпатичным, лихим и открытым человеком с густыми тёмными волосами и пронзительным взглядом. Наверное, к женщинам у него был особый, гангстерский подход. Первый и последний раз, когда Суэггер его видел, его лицо было разбито ударом о руль «Доджа» и напоминало арбуз, расколотый о кирпичную стену.
— Он был крутым парнем, способным на многое, — продолжал инспектор. — Если кто-то его убил, то кто бы это ни был— он также был крут в своих делах.
— Инспектор, — сказал Суэггер, — его застрелили. Это не было дракой. Пистолет всегда круче человека, пусть даже человека в машине.
— Насколько я слышал, машина летела прямо на того человека?
— Да, правда.
— Значит, если бы этот человек запаниковал и побежал, как и многие — Бодонский сбил бы его, переломав спину. Он и тут исполнял подобное. На нём пятнадцать смертей висит, потому-то его дядя и посоветовал ему пропасть из города. А ваш человек с оружием не запаниковал, а встал и грамотно отстрелялся. Браво, мои комплименты!
— Передам ему.
— Измайловская — главная среди банд в городе. Большинство подобных шаек зовут себя «братва», что значит братство. Это придаёт им налёт утончённости: что-то вроде гильдии бизнесменов, занимающихся одним делом и знающих друг друга. Но не измайловские: они попросту «банда». Их специальность — это применение насилия. Наёмные убийства, вымогательство, похищения людей — такие дела для них. Гораздо более дисциплинированные, более жестокие и пугающие, нежели братва. Количество их невелико: три-четыре сотни человек, в то время как у братвы порядка пяти тысяч бойцов. Они не евреи и не привержены ни религиозности, ни этническому принципу. Жёсткие люди, убийцы, очень опасные. Деньги за свои услуги они берут авансом и стоит это недёшево. Так что если вы хотите с финансами поиграться — то это не к ним, а вот если хотите убрать своего босса — в таком случае измайловские ваши люди.
— Каковы их связи? Банды обычно процветают там, где они связаны с властью, пусть и неформально.
— Тут только слухи, никто ничего не говорит. Из такой банды, как та, в которой был Бодонский, можно выйти только на стол в морге. Внутрь никто проникнуть не может, потому что каждый уровень внутри банды отмечается татуировкой из звёзд и драконов, и если хоть что-то окажется не так — придётся поплавать в Москве-реке, будучи прикованным за ногу к цинковому грузилу. Я скажу откровенно: в эти вещи я не могу лезть глубоко, а иначе мне тоже спину сломают в каком-нибудь переулке. Однако, ходят слухи, что они связаны с олигархами. Обычно в этой связи звучит имя Виктора Крулова.