— Рад, что ты так завёлся.
— Нам нужно войти в здание, найти стрелковую позицию и потом выйти. Всё за несколько минут, причём по выходе там будет паника и крик. Будет нелегко.
— Думаю, снимать офис уже поздно, да мы и не знаем, есть ли свободные. Кроме того, мы привлечём внимание, если свяжемся с управляющими и внесём депозит завтра.
— Нет, они и сегодня откажут.
— Есть ли там туалеты или пустующие офисы, где мы можем устроиться?
— Нет туалетов, босс. Туалеты всегда по внутренней стороне коридора располагаются, потому что так можно снять больше арендных денег на офисах с окнами. Я видел один-два пустых офиса, но нельзя сказать, будут ли они пустыми послезавтра. Это нелегко.
— Мы же с тобой двое умников. Я вижу, что у тебя уже глаза сверкают — ты что-то придумал?
— Так и есть, босс — сказал он со своей негодяйской улыбкой, после чего изложил свой план.
Мэрион Адамс, оружейный эксперт и завсегдатай сообщества богатых коллекционеров, был коварен и обаятелен. Ясно было, что он из тех одарённых людей, которые помогают высокопоставленным богатеям добывать желаемое без лишних затруднений. Он был высоким, искренним, шутливым и серьёзным лишь в отношении самого себя, пряча что-то за угловатыми тёмными стёклами очков и костюмом настолько безвкусным, что тот просто обязан был быть дорогим. Такой человек мог бы быть бальзамировщиком мумий — и в каком-то смысле он им и был, замышляя и реализуя трансформации древнего оружия, погружённого в формальдегид, в прибыли.
Он настаивал на высшем разряде во всём, так что обычный кабак с тамале [224] и пивом ему не годился. В итоге все трое встретились во «Французской комнате» «Адольфуса», техасской фантазии на тему обеденной Людовика Пятнадцатого, где каждый пункт меню кичился апострофом, а то и двумя-тремя.
Марти, как называли его те, кто был с ним знаком и мог себе его позволить, занял место во главе стола — что было святым правом хвастуна. Оказалось, что он большой знаток апострофов, французских блюд, вин, искусства, политики и вообще всего, так что даже Ричард уступил напору его познаний, а Суэггер между тем прошёлся по крошечным порциям подвергшейся немыслимым приготовлениям еды, жалея, что не заказал цыплёнка и следя за сохранением выражения вежливого интереса на лице. Наконец, после кофе Марти перешёл к делу.
— Я не съезжаю с катушек по поводу заговора. Наоборот, как и миллионы других людей, я без вопросов принимаю отчёт комиссии Уоррена и хотел бы тронуться в путь от этого факта. Но я живу тем, что говорю об оружии. Я родился в этом бизнесе на его пике: мой отец был производителем оружия и его отец тоже. Оружейники Коннектикута. Так что у меня тоже этот ген есть, разве что под слегка иным углом — мне интересно узнавать и сохранять, а не производить, стрелять или охотиться. Я — личный секретарь американской оружейной культуры, написавший книги обо всех крупнейших производителях, и я консультирую лучшие аукционные дома страны, а также зарегистрирован как оценщик в тридцати девяти штатах, так что даю советы известнейшим коллекционерам в стране по поводу оружия, которое они приобретают. Думаю, что вы уже проверили сопутствующее мне и пришли к выводу, что вас это устраивает.
— Никто не сказал ни одного плохого слова о вас, мистер Адамс, — ответил Суэггер.
— Равно как и о вас, мистер Брофи. Я также навёл справки. По всей видимости, вы решали вопросы по всему миру.
— И вроде как удачно выбрался. Мне повезло с увлечением.
— При всём уважении — не поведаете ли о своей жизни?
Конечно, — согласился Суэггер, легко пустившись в красочное описание жизни горного инженера со всеми её опасностями, миновавшими бедами и долгими ночами наедине с книгами, подведя к увлечению мифического Брофи делом ДФК:
— Несколько лет назад я подсел на убийство ДФК, и чем больше читал — тем больше задавался вопросами, а всякая чепуха насчёт заговоров меня не впечатляла. Отчёт Уоррена не давал целостной картины, так что я вдумался во всё это своим разумом инженера. Пару лет назад я сообразил, что денег у меня хватит на несколько жизней и на двух-трёх жён, так что хватит уже спать в мешке и решил провести остаток жизни, войдя в это дело на восьмой передаче — куда бы оно меня ни привело. Стартом послужило то, что я всегда любил оружие и по натуре был механиком, так что рассматривал всё через призму оружия. Что интересно, я пришёл к некоторым выводам — как никто другой до меня, и сейчас пытаюсь развить идею дальше. Не ради денег или славы, а просто из упорства. Раз уж я рою шахту, то должен выкопать что-то стоящее. Достаточно ли этого, мистер Адамс?
— Замечательный рассказ, мистер Брофи. Я сделаю первый шаг и поделюсь частью своих находок, а вы поглядите, совпадает ли это с чем-то из ваших. Посмотрим, к чему мы придём.
— За работу, сэр, — согласился Суэггер.
— Итак, моя история. Я всегда ищу темы для следующих книг, и несколько месяцев назад я заинтересовался — весьма поверхностно, безо всяких пока намерений — жизнью и карьерой великого американского стрелка с трагичной судьбой, Лона Скотта…
Глаза Суэггера продолжали выражать искреннюю заинтересованность, дыхание осталось ровным и он не облизнул губ, ничем не выдав себя и не использовав этот момент для того, чтобы разорвать зрительный контакт, а всего лишь отхлебнув кофе.
— Лон Скотт. Очень интересный человек, — продолжал Адамс, перейдя к перечислению его заслуг: яркой юности, геройским сафари, футбольной славе Нью-Хейвена, экстраординарной череде побед в национальных чемпионатах послевоенных лет и наконец к трагическому инциденту 55го с участием его отца, самоубийства отца, повторному явлению Скотта в роли автора и экспериментатора с последовавшей затем смерти в 1964 м.
— Печальная история, — сказал Боб, улучив паузу, когда Марти, наконец, выложил всё. — Ненавижу, если кто-то настолько талантливый уходит так рано. Этот парень мог многого достигнуть.
— Да, всё указывает на это, — согласился Адамс. — Но тут я сделал ещё одно интересное открытие.
Марти продолжил излагать о том, что в начале семидесятых возник некий Джон Томас Олбрайт, быстро сделавший себе имя в качестве автора статей на тематику оружия и завоевав авторитет в области баллистики, ставший почтенной, хоть и таинственной фигурой в оружейной культуре. Его примечательный взлёт продолжался до 1993 года, когда он в возрасте шестидесяти восьми лет погиб в результате несчастного случая на охоте.
— Я случайно узнал, что он был прикован к инвалидному креслу, чего никак нельзя было сказать по его статьям. Поискав его фото, я ничего не обнаружил. Посетив же его сельский дом в Северной Каролине, я понял, что и там он был окутан тайной. Так вот что мне пришло в голову: не являются ли Скотт и Олбрайт одним и тем же человеком? А если так, то чего ради понадобилось Лону изображать свою смерть в 1964 году и снова появляться под именем Джона Томаса Олбрайта? От чего он прятался или от чего хотел дистанцироваться?