И тогда же объявил ей, что за каждый промах будет посылать одного из ее приятелей-эстонцев на лесоразработки в тайгу, каторжное дело, где долго не выдерживал никто. Так он понемногу убрал всех ее приятелей, и Елена осталась одна…
На этом, однако, мытарства эстонки не окончились. Наоборот, издевательства коменданта становились все более утонченными. Нет мерзости, которую бы он не испытал на ней. Психика ее совершенно расшаталась. Она стала мужененавистницей, Любые ухаживания лиц противоположного пола приводили ее в ярость. Плюс ко всему комендант сделал ее алкоголичкой, спаивая ей спирт и паленую водку, которую производили местные жители.
Потом лагерь после известных тебе событий распустили, и она вернулась в Таллин: а куда еще было ей деваться? Здесь она попала в поле зрения нашего шейха, в ведении которого находилась Прибалтика. Он рассказал мне о Елене, я заинтересовался ею и разрешил привезти сюда. Рукайтис узнала, что шейх вербует добровольцев-снайперов, и одной из первых записалась у него.
— Проверили, как она стреляет?
— Конечно, в первый же день. Действительно, стреляла она бесподобно. Всех стрелков-снайперов превосходила в меткости. Я так думаю, это было у нее от Аллаха всемилостивейшего, никак не иначе. Но психика у нее была страшно смещена. И алкоголизм давал о себе знать: сорвавшись по любому меткому поводу, а то и без всякого повода, она забивалась в какой-нибудь закоулок и напивалась так, что совершенно теряла человеческий облик.
— Где же она водку доставала?
— Знаешь, голь на выдумки хитра. Или, как я переиначил эту поговорку, Де Голль на выдумки хитра.
— Но при чем здесь французский…
— Не перебивай! — прикрикнул Верховный шейх, и Заячья губа стушевался. — Так на чем я остановился?
— Де Голль…
— Ах, да. Итак, Рукайтис напивалась до того, что ее состояние становилось похоже на смерть. Она превращалась в кусок дрожащего мяса. И вывести епе из этого состояния каждый раз становилось все труднее. И знаешь, брат мой по вере, мне становилось так жаль ее, как… Как родную сестренку!..
Заячья губа, в который раз за время сегодняшней аудиенции, потрясся, услышав, что голос Верховного, тот голос, который всегда был полон м еталла, вдруг предательски задрожал.
— А Елена все время рвалась в бой¸— продолжал Верховный шейх. И не куда-нибудь, а именно туда, где правоверные сражаются с русскими, чтобы отомстить этим последним за все, что с ней приключилось.
Слушая рассказ Верховного, Заячья губа проникся сочувствием к этой молодой женщине, на долю которой выпало столько тяжких испытаний. Он чувствовал, что шейх чего-то явно не договариваетИ ему еще больше хотелось с ней познакомиться, услышать ее голос.
— Она во дворце? — спросил он.
— Да.
— Познакомишь меня с ней?
— Нет, нельзя. Она не в том сейчас состоянии, чтобы знакомиться с кем бы то ни было. Елена прошла курс лечения алкоголизма. Форма была очень запущенная, и врач применял к ней варварские методы. Например, инсулиновый шок… Представляешь, что это такое?
Заячья губа кивнул наугад, хотя об инсулиновом шоке имел весьма приблизительное представление.
— Теперь она большую часть суток спит. Набирается силенок перед главной своей командировкой… Так что познакомишься с ней уже там, на Северном Кавказе. Но я об одном прошу тебя, брат мой по вере. Перед лицом Аллаха дай клятву, что будешь оборонять ее.
— Клянусь всевышним! — воскликнул губа. — Она будет защищена лучшими нашими силами…
— Речь не только об этом, — с досадой перебил его Верховный шейх. — Я уверен, она выполнит свой долг, и потом она не робкого десятка. Но ты смотри там, чтобы она в рот не брала ни капли вина. Иначе она допьется до положения риз, и это будет полный конец всему. Доктор сказал, что ее из этой трясины больше не вытащить… Смотри, не подведи. Ну ладно. Готовься к полету. Когда будет вылетать Элен, я тебе сообщу.
Они одновременно поднялись, и вдруг Верховный шейх крепко, по-братски обнял его, и это было последнее по счету удивление, которое Заячья губа испытал за сегодняшний день.
* * *
Когда москвичи остались в помещении втроем, и. о. премьер-министра обратился к генералу Матейченкову:
— Больше всего я боялся, что ты станешь возражать против назначения Иванова председателем временного совета.
— Разве может Иван Иванович выступить против Иванова? — скупо улыбнулся полпред президента.
— А если серьезно?
— Если серьезно — тут не знаешь, где найдешь, где потеряешь, — развел руками генерал. — я рассудил, что, может быть, вариант с Игорем Ивановым — это лучший выход из создавшейся ситуации, пока в республике то самое междуцарствие. Умы успокоятся, положение стабилизируется.
Степашин налил из графина воды в стакан, сделал глоток и, поставив стакан на стол, поморщился:
— Теплая.
— Небось, со дня первого тура выборов не меняли, — сказал Волошин, расширяя ворот расстегнутой рубашки.
— Вас ждет на улице мэр, — напомнил Матейченков.
— Не дождется.
— Но вы же договорились, — сказал Степашин.
— Боюсь я этого восточного гостеприимства.
— Северокавказского, — уточнил генерал.
— Тем более. Еще утопят, а потом скажут, что так и было. В Москве выкупаюсь. Полетим вместе, Сергей Вадимович.
«Не Александр Волошин, а семь пятниц на неделе», — подумал мельком генерал Матейченков.
* * *
Московское начальство улетело и, странная вещь, Матейченков почувствовал облегчение. Он успел настолько вжиться в обстановку и сблизиться с людьми, что ощущал себя частью целого, частью этого огромного, день и ночь кипящего котла, частью этого непрерывного митинга, всегда недовольного и готового подхватить и поддержать любой неожиданный призыв.
Каждый день, как бы он ни был занят и замотан повседневной текучкой, генерал урывал время, чтобы хоть немного побыть на митинге. Он понимал, что это, быть может, самая болевая точка республики, обнаженный нерв, лихорадочно бьющийся пульс, прикоснувшись к которому, можно определить сиюминутное состояние маленькой неспокойной республики.
Матейченков не просто здесь присутствовал — иногда он брал слово, и с трибуны убеждал, разоблачал, разъяснял, уговаривал, наконец. Только никогда не угрожал, какой бы тяжелой не казалась ему возникшая ситуация.
И частенько бывало, что темная, стихийная, бунтующая сила, непредсказуемая в своих действиях, стихала и отступала перед железной логикой его слов.
* * *
Жаркое карачаево-черкесское лето было в полном разгаре. Повышался и градус общего недовольства царящей неопределенностью.
Наконец-то пришло столь долго ожидаемое решение Верховного суда Российской Федерации. Насколько помнил Матейченков, в новейшей истории страны такое решение было принято Верховным судом впервые: результаты выборов в субъекте Федерации он признал незаконными и отменил их.