— Esta [8] ! — вскрикнул Мигель, рефлекторно схватив юнца за плечо.
Тот обернулся.
В глазах Родриго были одновременно немой вопрос и твёрдость ответа, решимость и нерешительность и, как показалось майору… боль и укоризна, и… прощание: «а la guerra, соmо la guerra!» [9]
Майор, сглотнув горлом, кивнул, и мальчишка исчез за бортом.
Исчез в тёмном проеме, который был уже не зевом колодца, до краев полного холодной, но мертвенно-бесстрастной ночи, а «вратами ада», оживавшего огнями своих пыточных котлов.
Словно боясь выпустить Виеске из виду, Мигель выпрыгнул тотчас за ним…
* * *
— А ты чего напросился?.. — спросил, не оборачиваясь, Сергей, широко шагая в жухлых папоротниках, будто и не по кабаньей тропе, а по аллее какого-то благоустроенного «Парка культуры и отдыха». — Ты же с ночного?
Володька ответил не сразу. Признаваться, что за Сергеем Хачариди он готов был идти хоть «к черту на рога», лишь бы позволили, хотелось как-то не очень, детский сад какой-то, честное слово. Чувствуешь себя карапузом в штанишках с помочами, увязавшимся за пионером-барабанщиком, а тебе скоро семнадцать…
Но, что делать, если рядом с отрядной легендой, с «Везунчиком», он всегда чувствовал себя героем Фенимора Купера, этаким юным траппером — бледнолицым другом краснокожего вождя.
И то правда… С греческой, конечно, но все-таки, вполне «индейской» горбинкой носа на смугловатом лице, с упрямо сжатыми губами и пронзительным взглядом угольных глаз… Глаз когда по-птичьи, как у ястреба, безжизненных, если они выслеживают уже обречённую дичь; когда со смешинкой превосходства, если начнет «Везунок» в компании ли, походя ли вышучивать беззлобно, но обидно чью-то нерасторопность или, того хуже, трусость… — походил Серега на партизанского такого «Чингачгука»… В короткой, как подстреленной рыжей кожанке, распахнутой на бронзовой груди и кавалеристских галифе с кожаной задницей…
«Перья вставлять некуда!..» — подумал Володька сердито, но оттого сердито, что сам понимал… завистливо… Походил Хачариди на великого воина куда более чем, скажем, сам Володька на «Зверобоя» — в своём школярском чёрно-драповом пальтишке, даром что подрезанном Арсением Малаховым под матросский бушлат, и ушанке типа «хэнде хох» — с вечно разбросанными врозь ушами.
— Гоша там, — наконец запоздало ответил Володя, припомнив, что на запасную костровую и впрямь отправился его друг по лагерным несчастьям, «кубанец» Георгий Маслов. — Вот я и беспокоюсь…
— Гошка? — удивился Сергей. — А он как там очутился? Вроде ж его не назначали?
— Направили, чтобы Мембетову помочь…
— Рефату? — переспросил Серега, обернувшись мельком, через плечо. — А что с ним сталось?
— Ногу, говорит, растёр… — ответил Володя и с полным ощущением своей опытности добавил, презрительно фыркнув: — Говорит, аж загноилась. Как будто нельзя портянки подсушить или подорожник…
— Сушить без толку. Стирать чаще надо, — механически заметил Сергей.
С минуту-другую они шли молча, только шуршал бурыми перьями папоротник. «Везунчик» будто раздумывал о чём-то своем, перегоняя травяную былинку из одного уголка рта в другой, и вдруг спросил, по-прежнему не оборачиваясь:
— А когда это он умудрился ноги себе растереть? Неделю, как отряд на базе, без переходов…
— Кто? — не сразу понял Володя. — A-а, Мембетов? Не знаю… — пожал он плечами. — Наверное, когда радиста на Кайтар-Даг отводил, в «овечий кош», это пещера такая…
«Везунок» даже остановился, бровь его недоверчиво изломилась.
— А когда должны были вернуться радист и группа прикрытия? — будто припоминая, пробормотал он себе под нос и сам же ответил: — Ещё вчера… Однако вернулся один проводник. Сказал, что радист и парни ещё задержатся, а ему там торчать незачем и объедать нечего. Странно всё это… хотя…
Он помотал головой, словно отгонял назойливую муху.
— Хотя, хрен бы он вернулся, если бы…
Но всё-таки проверил свою догадку — не догадку… подозрение или сомнение, уточнив у Володи:
— Пещеру показать Рефат сам вызвался?
— Ну, в общем-то… — задумался тот, пользуясь случаем, чтобы опустить жестянки с пулемётными магазинами. — Когда радист стал расспрашивать, нет ли тут где подходящей высотки с пещерой или гротом, он и рассказал про «овечью»…
С тех пор как на горных дорогах старокрымской гряды появились немецкие тупорылые МАНы-пеленгаторы с серебристыми кольцами антенн на камуфлированных кунгах, сеансы радиосвязи с Большой землёй проводились на порядочном удалении от партизанских баз — чтобы не «навести» ненароком карателей.
Предпочтение отдавалось местам с пещерами поблизости или под скальными козырьками, — радист говорил, что в таком случае достаточно втянуть антенну рации под укрытие, чтобы мгновенно экранировать сигнал, если что…
И так же быстро можно было восстановить радиосвязь, пока зондеркоманда, как правило, сопровождавшая пеленгатор в фургоне или бронетранспортере, успеет развернуться.
Хоть пещера, хоть грот, хоть удобный скальный козырёк во много раз сужали сектор распространения радиоволн, так что зачастую пеленг немцы взять не успевали: передачу перехватывала только одна машина…
— … Он же тут вроде как ещё в двадцатых партизанил. Говорит, они и тогда в Овечьем коше что-то вроде НП держали… — продолжал, разминая красные полосы на пальцах, Володька…
Для удобства ношения по две жестянки с магазинами в одной руке, ручки их были сдвинуты на один бок, но всё равно они, согнутые из стальной проволоки, врезались в ладони нестерпимо.
— Интересно только, кто такие были эти «они»… — проворчал Серёга Хачариди. — Не батыры Аппая часом?..
Володька не понял толком, кто такие эти «батыры» — не знал по малолетству и особенностям образования кубанец, что это был татарский повстанческий отряд, боровшийся против большевистско-махновского вторжения в Крым в 1920–1921 годах, но вполне уловил недвусмысленные нотки сомнения в словах «Везунчика» и неуверенно — только из чувства справедливости, а может, чтобы отвоевать себе малость прав на собственное мнение — возразил:
— Не… Рефат нормальный мужик, свой. Сколько раз татарских часовых снимали, пока он им зубы заговаривал…
— И это ты считаешь, «нормальный мужик»? — насмешливо прищурился Серёга. — Ладно, по ходу разберёмся…
Переложив неразлучного друга — пулемёт с «шкодовским» клейменным львом на прикладе — на другое плечо, он легко (даром, что снаряженный пулемёт сам по себе тянет все десять килограммов, да ещё добавь к этому своеобразный патронташ из парусины на шесть магазинов, который «Везунчик» нашил на кавказский манер поверх кожанки) зашагал в глухой лесной сумрак.