— Мы, Томми, на вас рассчитываем, — вторил ему Лампион со своим легким северным акцентом и неизменной улыбкой маленького человечка, желающего угодить.
И вновь, казалось, Форман должен был бы взять паузу, но, будучи в шаге от развязки, он не собирался затягивать дело. Марио уже маячил с меню десертных блюд. Брю тоже маячил, но далеко отсюда, в рабочем кабинете отца в Вене, где за запертыми дверями он яростно дописывал историю своих препирательств с Фрэром-старшим вокруг пресловутых липицанских счетов. Так ты, как выясняется, шпионил в пользу Англии. За британскую побрякушку приторговывал семейным бизнесом. Жаль, что тебе не хватило смелости в этом признаться.
#
Последним местом службы Владимира стала Чечня, продолжил Форман свое повествование. Если все, что Брю когда-то слышал про этот ад, умножить на десять, то он получит в грубом приближении реальную картину: русские превращали эту землю в груду пепла, а чеченцы пользовались любым поводом вернуть им должок.
— Но для Владимира и ему подобных это была одна большая гульба, — рассказывал он с такой доверительностью, как будто годами таил глубоко в себе эту историю и только присутствие Брю позволило вытащить ее на свет. — Бомбежки, пьянки, изнасилования, грабежи. Перепродажа нефти тем, кто больше заплатит. Массовые расстрелы местных жителей, ставших свидетелями всего этого, и повышения по службе за тяжелую работу. — На сей раз Форман сделал паузу, но лишь для того, чтобы обозначить некий разворот в этой истории. — Одним словом, Томми, таким был общий фон. И вот на этом фоне наш Владимир влюбился. Где только он прежде не находил себе жен, но эта чем-то сумела его пленить. Он по-настоящему запал на чеченскую красавицу, которую захватил в плен и поселил в офицерском городке в Грозном. А она на него — по крайней мере, он себя в этом убедил. Любовь и Владимир вообще-то плохо сочетались друг с другом, скажу сразу, во всяком случае в том смысле, как мы себе это обычно представляем. Но для Владимира наконец-то она была чем-то настоящим. Так, во всяком случае, он излагал это мне. В подпитии. В Москве. Наслаждаясь заслуженным отпуском после чеченских баталий.
Форман превратился в персонажа собственной истории. Лицо его смягчилось, а голос стал еще задушевнее. Брю, а вместе с ним и Аннабель с ее велосипедом приглашали заглянуть в тайный мир его необычных привязанностей.
— В нашем деле, Томми, с годами мы готовы всем пожертвовать, только бы выговориться, ан нельзя. В вашем кругу наверняка то же самое, а?
В ответ Брю пролепетал какие-то общие слова.
— Ты встретился со своим осведомителем в безопасной хавире на окраине Москвы. У тебя посольское прикрытие, и ты потратил целый день, чтобы приехать туда незамеченным. У тебя на все про все не больше часа, и ты все время прислушиваешься к шагам на лестнице. Он передает тебе через стол микрофильм, а ты вытягиваешь из него информацию и одновременно инструктируешь. «Почему генерал такой-то сказал вам именно это? Расскажите мне о ракетном полигоне таком-то. Как вам наша новая система оповещения?» Но осведомитель тебя не слушает. По его щекам бегут слезы, а на языке только одно: как он изнасиловал сногсшибательную девушку. И вот теперь она его любит и должна родить ему ребеночка. На свете нет человека счастливее его. Он думать не думал, что такое бывает. Я за него рад, и мы пьем за ее здоровье. «За Елену!» или как там ее звали. За будущего ребенка, да хранит его Господь. Вот вам моя работа, по крайней мере в недавнем прошлом. Отчасти шпион, но главным образом социальный работник. Мне осталось семь месяцев. Только Всевышний знает, куда я подамся. Частные охранные компании обхаживают меня со всех сторон. Но, между нами, я бы предпочел поразмышлять на досуге о прожитой жизни, — добавил он с обезоруживающей интонацией, сопроводив ее печальной улыбкой, на которую Брю постарался ответить такой же. — Вот вам портрет влюбленного Владимира, — продолжил Форман уже веселее. — И, как всякая великая любовь, длилась она недолго. Как только она родила мальчика, семья подослала одного из ее братьев убить предательницу. Владимир был в отчаянии. Когда его часть перевели в Москву, чтобы там расформировать, он забрал мальчика с собой. Его законная супруга была не в восторге. Она сразу сказала мужу, что не собирается воспитывать черножопого ублюдка. Но Владимир от него не отказался. Он полюбил ребенка, рожденного единственной и неповторимой, и сделал его наследником своего грязного фонда. Дело было сделано, и точка.
Конец истории? Форман вздернул брови и пожал плечами — дескать, так уж устроен мир, ничего не попишешь.
— И что дальше? — спросил Брю.
— А дальше, Томми, колесо истории совершило полный оборот. Прошлое прошлым, а сын Владимира унаследовал состояние своего отца и должен вот-вот нанести визит сыну Эдварда Амадеуса, чтобы потребовать свою законную долю.
#
На этот раз Брю не поддался так легко, как они, кажется, ожидали. Он вживался в новую, еще не совсем понятную для себя роль.
— Прошу прощения, — начал он после раздумчивой «банкирской» паузы. — Мне очень не хотелось бы испортить вам веселье, но я уверен почти на сто процентов, что если я сейчас вернусь в банк и подниму все липицанские досье, чтобы выяснить, кто из наших клиентов больше всего соответствует вашему описанию, с учетом конкретных разъяснений в отношении наследника…
Он мог не продолжать. Форман тут же извлек из кармана пиджака белый конверт, напомнивший Брю некие салфеточки: в них были завернуты такие аккуратные липкие кусочки свадебного торта, которые его дочь Джорджи послала отсутствующим друзьям по случаю своего короткого бракосочетания с пятидесятилетним художником по имени Миллард. В конверте лежала карточка с фамилией Карпов, написанной шариковой ручкой. А на оборотной стороне — Липицан.
— Вспоминаете? — спросил Форман.
— Фамилию?
— Естественно. Не лошадь. Человека.
Но Брю отказывался обратиться в бегство. В нем росло этакое ослиное упрямство, выходившее далеко за пределы банкирского благоразумия. Оно также выходило за пределы редких вспышек шотландской строптивости, приходивших невесть откуда, но он умел их быстро гасить. В его упрямстве было несколько составляющих, и со временем он сумеет отделить одну нить от другой, но в эту минуту он уже знал, что в этом переплетении каким-то образом присутствует Аннабель Рихтер, которая нуждается в его защите, а значит, в ней нуждается и Исса. Сейчас он ответит в привычной для себя уклончивой манере. Он, по выражению Эдварда Амадеуса, «свернется в клубок» и выставит иголки. Отделается минимумом информации и предоставит им самим заполнить паузы.
— Мне надо проконсультироваться со своим старшим кассиром, — заговорил он. — Каждый Липицан в нашем банке — это отдельная история. Так было задумано моим отцом.
— Открыли Америку! — воскликнул Форман. — Это из вас приходится тянуть каждое слово, а ваш батюшка был тот еще болтун! Я как раз перед вашим приходом говорил это Йену. Что, нет?
— Точно. Буквально этими словами. — Миниатюрный Лампион одарил их своей чудесной улыбкой.