Сидней и Беатриса Уэбб были просто ошеломлены триумфом советского эксперимента. Их книга объемом в 1200 страниц, расхваливавшаяся всеми средствами советской пропаганды, первоначально называлась «Советский коммунизм: новая цивилизация?», однако знак вопроса исчез из заглавия второго издания, вышедшего в 1937 году, когда террор достиг наибольшего размаха [20] .
В способности левых связывать все лучшее с коммунизмом, а худшее с антикоммунизмом есть нечто повергающее в трепет. Даже когда советская система лежала в конвульсиях экономической смерти, экономист Дж. К. Гэлбрейт в 1984 году так описывал свой визит в СССР:
О том, что советская система за последние годы добилась колоссальных успехов в материальном производстве, свидетельствуют как статистические данные, так и общий вид городских районов… Это заметно по облику людей на улицах… В определенной мере успехи российской системы обусловлены тем, что она, в отличие от экономики западных промышленно развитых стран, в полной мере задействует рабочую силу [21] .
Профессор Гэлбрейт — один из сторонников некогда модной теории «конвергенции», в соответствии с которой капиталистическая и социалистическая модели со временем должны сближаться и, в конечном итоге, привести к миру социальной демократии, который вберет в себя все лучшее и будет лишен недостатков. Проблема этой теории заключается в том, что ее приверженцы вынуждены постоянно выискивать достоинства советской системы, которая не смогла предложить ничего существенного советским гражданам. Один из диссидентов того времени Владимир Буковский однажды заметил (имея в виду поговорку об омлете, который нельзя приготовить, не разбив яиц), что он видел массу разбитых яиц, но попробовать омлета ему так и не удалось.
Подобную ошибку (я вернусь к этому вопросу в одной из следующих глав) делают и те советологи, которые пытаются анализировать и представлять развитие событий в Советском Союзе, оперируя понятиями «голуби» и «ястребы», «либералы» и «консерваторы», «левые» и «правые» [22] . (Мне совершенно непонятно, зачем называть бескомпромиссных коммунистов «консерваторами», а фашиствующих антисемитов «правым крылом», — разве только чтобы сбить с толку оппонентов в либеральных средствах массовой информации.) Защитники теории «конвергенции» и некоторые сторонники политики разрядки предполагают, что любой конкретный шаг Соединенных Штатов должен вызывать аналогичный ответный шаг со стороны Советов [23] . Отсюда следует, что если мы хотим мира, то не должны готовиться к войне, если хотим безопасности, то не должны угрожать, а если хотим сотрудничества, то должны идти на компромиссы. Такой подход был совершенно неоправдан, по крайней мере пока Советский Союз оставался той сверхдержавой с экспансионистской идеологией, какой он был до середины — конца 80-х годов.
Доказательство тому лежит на поверхности. Пока во главе Соединенных Штатов стояла администрация (Никсона, Форда и Картера), которая шла на компромисс с Советами, Советский Союз продолжал наращивать свои арсеналы и усиливать военное присутствие в разных частях мира. Но стоило только появиться президенту, открыто поставившему в качестве целей достижение военного превосходства, всеобъемлющее соперничество и сдерживание советской мощи, как Советский Союз пошел на сотрудничество и разоружение, а впоследствии развалился. Критики президента Рейгана, в отчаянной попытке найти кого-нибудь, кому можно было бы поставить в заслугу окончание «холодной войны», увидели неожиданное спасение в лице Михаила Горбачева, которому приписали преобразование всего на свете. Роль г-на Горбачева и в самом деле была позитивной и очень важной. Однако противникам президента Рейгана так и не удается объяснить, почему (выражаясь словами профессора Ричарда Пайпса) «после четырех лет жесткой рейгановской политики конфронтации Советский Союз не ответил тем же… не назначил такого же бескомпромиссного, агрессивно настроенного первого секретаря, а остановился вместо этого на человеке, склонном к компромиссам» [24] .
Столь серьезное заблуждение, похоже, совсем не помеха для карьеры в мире, сложившемся после окончания «холодной войны». Напротив. Вчерашние критики стратегии, которая так блистательно разрушила Советский Союз, получили возможность выстраивать отношения с его наследниками. Г-н Строуб Тэлботт в период работы журналистом в журнале Time неоднократно критиковал усилия Рейгана по укреплению обороноспособности, отвергал СОИ, подвергал сомнению эффективность идеи внешнего давления со стороны Запада, называл «холодную войну» «навязчивой идеей», отвлекающей мир от других, более важных проблем, и считал НАТО «не более чем временным образованием» [25] . И что же, в администрации президента Клинтона он получает место заместителя госсекретаря.
Все это в наше время приобретает чрезвычайное значение. Если столь влиятельные люди не понимают или просто забыли, против чего мы боролись в «холодной войне» и как нам досталась победа, значит, они не могут даже сохранить, не говоря уже о том, чтобы углубить, завоевания, которые дала свобода.
«Холодную войну» иногда изображают как борьбу между двумя сверхдержавами: Соединенными Штатами (и их союзниками) с одной стороны и Советским Союзом (и его марионетками) — с другой. Термин «сверхдержава» не нравился мне в те времена, поскольку он предполагает некую моральную равнозначность двух политических полюсов. Конечно, с одной стороны, борьбу за превосходство вели друг с другом равные в широком смысле государства. Однако эта равнозначность по размышлении вовсе не однозначна. Намного важнее и значительнее для нас сегодня то, что «холодная война» шла между двумя прямо противоположными системами, опирающимися на отрицающие друг друга философские теории и имеющими абсолютно разные цели.