В какой-то момент Ленин спохватился. Но Зиновьев и Каменев уговаривали Ленина: Сталин еще молодой, мы все уладим… Иосиф Виссарионович имел дело с политическими детьми, как выразился один историк, с людьми, которые не понимали, что такое политика. И это они считали Сталина посредственностью!
Иосиф Виссарионович играл в собственную игру. Повсюду расставлял своих людей. «Сталин очень хитер, — подметил Амаяк Назаретян. — Тверд, как орех. Его сразу не раскусишь. Сейчас все перетряхнули. Цека приводим в порядок. Аппарат заработал хоть куда, хотя еще сделать нужно многое. Коба меня здорово дрессирует.
Но все же мне начинает надоедать это “хождение под Сталиным”. Это последнее модное выражение в Москве касается лиц, находящихся в распоряжении Цека и ожидающих назначения, висящих, так сказать, в воздухе. Про них говорят так: “ходит под Сталиным”».
Владимир Ильич как человек разумный с отвращением наблюдал за разбуханием советской бюрократии и появлением высокомерной и чванливой советской аристократии. Искренне ненавидел аппарат. Но это было творением его рук и непременным условием существования созданного режима.
Владимир Ильич заложил основы системы, возглавлять которую мог только человек, сам внушающий страх. Он и должен был стать полновластным сатрапом, который регулярно рубит головы своим подданным. Но по-человечески не захотел принять эту роль, поэтому аппарат подчинился тому, кто захотел.
Возможно, Ленин не возмущался бы Сталиным и его аппаратом, если бы они не повернулись против него, когда он тяжело заболел. Владимир Ильич потерял власть над страной и партией раньше, чем закончился его земной путь. Он еще был главой правительства, а члены Политбюро не хотели публиковать его статьи. Потом все-таки разрешили, но кое-что вычеркнули. Да еще секретно предупредили секретарей губкомов: вождь болен, и статьи не отражают мнения Политбюро. Словом, можете ленинские слова не принимать в расчет.
В эти месяцы Владимир Ильич обратился к Троцкому как к единственному союзнику и единомышленнику, предложил ему «заключить блок» для борьбы с бюрократизмом, всесилием Оргбюро ЦК и Сталиным.
Когда разгорелась дискуссия о принципах внешней торговли, мнения Ленина и Сталина разошлись. 12 декабря 1922 года Ленин написал своим единомышленникам:
«Ввиду ухудшения своей болезни, я вынужден отказаться от присутствия на пленуме. Вполне сознаю, насколько неловко и даже хуже, чем неловко, поступаю по отношению к Вам, но все равно выступить сколько-нибудь удачно не смогу.
Сегодня я получил от тов. Троцкого прилагаемое письмо, с которым согласен во всем существенном, за исключением, может быть, последних строк о Госплане. Я напишу Троцкому о своем согласии с ним и о своей просьбе взять на себя ввиду моей болезни защиту на пленуме моей позиции».
15 декабря Ленин информировал Сталина, что заключил «соглашение с Троцким о защите моих взглядов на монополию внешней торговли… и уверен, что Троцкий защитит мои взгляды нисколько не хуже, чем я».
Это напомнило Сталину о том, чего он боялся больше всего, — о блоке Ленина с Троцким. Сталин немедленно изменил свою позицию, чтобы не оказаться под двойным ударом. В тот же день, 15 декабря, написал членам ЦК: «Ввиду накопившихся за последние два месяца новых материалов, говорящих в пользу сохранения монополии, считаю своим долгом сообщить, что снимаю свои возражения против монополии внешней торговли».
Ленин, которого врачи просили не беспокоить, хотел убедиться, что его позиция нашла поддержку. Он распорядился соединить его по телефону с членом ЦК Емельяном Ярославским, который возглавлял комиссию Совнаркома по ревизии работы торговых представительств за рубежом, и попросил — в секрете от всех! — сообщать ему о ходе прений на пленуме ЦК. 16 декабря Надежда Константиновна Крупская по просьбе Ленина сказала секретарю Совнаркома Лидии Александровне Фотиевой: надо позвонить Ярославскому и подтвердить, что он должен «записывать речи Бухарина и Пятакова, а по возможности и других по вопросу о внешней торговле».
18 декабря пленум ЦК единогласно принял решение ввести монополию внешней торговли и отменил прежнее решение, против которого выступал Ленин.
Емельян Ярославский выполнил данное ему поручение. Он написал отчет и отдал его дежурному секретарю Ленина Марии Акимовне Володичевой. Но бумага попала не к Ленину, а к Сталину. Володичева, смущаясь, объяснила Ярославскому, что произошла ошибка: она дала отчет перепечатать, и «машинистка, вообразив почему-то, что это рукопись товарища Сталина, обратилась к нему за справкой по поводу неясно написанного слова. Записка не была передана В. И. Ленину только потому, что состояние здоровья его ухудшилось».
Есть другая версия происшедшего: ленинские секретари обо всем важном, что они узнавали, немедленно докладывали Сталину, от которого зависели как сотрудники подчиненного ему аппарата. Возможно поэтому и Фотиева, и Володичева дожили до глубокой старости, когда практически все ленинские соратники были уничтожены.
Сталин, встревоженный союзом Ленина и Троцкого, настоял, чтобы пленум ЦК принял такое решение:
«Отчеты т. Ярославского ни в коем случае сейчас не передавать и сохранить с тем, чтобы передать тогда, когда это разрешат врачи по соглашению с т. Сталиным. На т. Сталина возложить персональную ответственность за изоляцию Владимира Ильича как в отношении личных сношений с работниками, так и переписки».
Это была попытка под флагом заботы о здоровье вождя отрезать больного Ленина от всех источников информации, помешать ему участвовать во внутрипартийной борьбе и связываться с Троцким. А именно этого более всего желал Владимир Ильич.
Все дискуссии того времени — о внешней торговле, о принципах создания союзного государства — были для слабеющего Ленина поводом атаковать Сталина. 21 декабря 1922 года Владимир Ильич продиктовал Крупской записку, адресованную Троцкому, с просьбой продолжить совместные действия:
«Как будто удалось взять позицию без единого выстрела простым маневренным движением. Я предлагаю не останавливаться и продолжать наступление и для этого провести предложение поставить на партсъезде вопрос об укреплении внешней торговли и о мерах к улучшению ее проведения. Огласить это на фракции съезда Советов. Надеюсь, возражать не станете и не откажетесь сделать доклад на фракции».
Надежда Константиновна просила Троцкого позвонить и сообщить свое решение: согласен ли он с предложением Ленина? Лев Давидович, видя, что остальные члены Политбюро — Сталин, Зиновьев и Каменев — злятся, не нашел ничего лучше, как показать им, что намерен играть по правилам. Позвонил Каменеву, пересказал ему записку Ленина и предложил обсудить это в ЦК. Каменев тотчас же сообщил обо всем Сталину, который пришел в бешенство: как мог Ленин организовать переписку с Троцким, когда ему это запрещено?
Генсек быстро выяснил, что с Троцким связывалась Крупская. Сталин не сдержался и обрушился на Надежду Константиновну с грубой бранью. Он требовал, чтобы она не смела втягивать Ленина в политику, и угрожал напустить на нее партийную «инквизицию» — Центральную контрольную комиссию.