Лобзанг уставился на Джереми.
— Тогда что произойдет, — медленно сказал он. — Когда он придет в себя?
— Я думаю о том же, — сказала Сьюзен. — Возможно, в этот момент тебе не стоит быть здесь.
— Но я должен быть здесь!
— Но мы, по крайней мере, этого не должны, — сказала Леди ЛеГион. — Я знаю свою братию. Они будут обсуждать что делать. Надписи не будут сдерживать их вечно. А у меня вышел запас доставляющей удовольствие субстанции.
— Что ты должен делать, когда ты там, где должен быть? — сказала Сьюзен.
Лобзанг склонился и дотронулся до руки Джереми кончиком пальца.
Мир выцвел.
После Сьюзен думала, что именно так и бывает, когда оказываешься в ядре звезды. Ничего желтого, это ведь не огонь, это просто обжигающая белизна, и вопят перегруженные чувства.
Постепенно все померкло, рассеявшись туманом. Появились стены, но они были прозрачными. За ними были другие стены, и другие комнаты, прозрачные как лед. О том, что они там можно было догадаться только по видимым углам и пойманным поверхностью бликам света. В каждой отражалось по Сьюзен.
Комнаты уходили в бесконечность.
Сьюзен была человеком здравомыслящим. И это, насколько она знала, был ее главный недостаток. Он не делал вас популярным, или веселым и — что казалось самым несправедливым — он не делал вас объективным. Правда, благодаря ему у вас появлялось четкость мышления, и сейчас она четко отдавала себе отчет в нереальности происходящего, в общепринятом смысле.
Само по себе это не было проблемой. Большинство вещей, которые занимали людей, тоже не были реальностью. Но иногда разум даже самого здравомыслящего человека сталкивается с чем-то настолько сложным, неохватным и чужеродным любому пониманию, что вместо этого начинает рассказывать самому себе истории. И когда ему кажется, что он понимает их, ему кажется, что он понимает всю непостижимую задачу. И сейчас, поняла Сьюзен, ее разум рассказывает ей историю.
Послышался звук, как будто одна за другой хлопают тяжелые металлические двери, все ближе и громче…
Вселенная приняла решение.
Остальные стеклянные комнаты исчезли. Стены затуманились. Появился цвет, сначала тусклый, но густевший, по мере того как возвращались реальность и безвременье.
Кровать была пуста. Лобзанг исчез. Но воздух заполняли ленты, сотканные из голубого сияния, кружащегося и извивающегося как флаг в штормовую погоду.
Сьюзен вспомнила, что надо дышать.
— О, — сказала она. — Судьба.
Она оглянулась. Чумазая Леди ЛеГион продолжала стоять у пустой постели.
— Отсюда есть другой выход?
— Есть лифт в конце коридора, Сьюзен, но что случилось с…?
— Не Сьюзен, — резко сказала Сьюзен. — Мисс Сьюзен. Я Сьюзен только для друзей, а ты не одна из них. Я тебе не на грош не верю.
— Я сама себе не верю, — кротко сказала Леди ЛеГион. — Это поможет?
— Ты покажешь мне этот лифт?
Лифт оказался просто большой коробкой размером с маленькую комнату, висящей на паутине из веревок на шкиве под потолком. Судя по всему, его поставили недавно, чтобы поднимать крупные произведения искусства. Раздвижная дверь полностью занимала одну из четырех стен.
— Чтобы его поднимать, в подвале установлены лебедки, — сказала Леди ЛеГион. — Спуск замедлен до безопасного уровня благодаря особому механизму: вес опускающегося лифта заставляет воду закачиваться в цистерну на крыше, которая в свою очередь выливается в пустой противовес, который является в лифте грузом, который…
— Благодарю, — быстро сказала Сьюзен. — Но что нам действительно нужно, чтобы спуститься так это время, — и прошептала. — Ты мне поможешь?
Ленты голубого света окружили ее, как щенки, жаждущие поиграть, а затем поплыли к лифту.
— Однако, — добавила она. — Видимо, Время на нашей стороне.
Мисс Оранжевая была поражена тем, как быстро учится ее тело.
До этого Ревизоры учились путем подсчетов. Рано или поздно, все сводилось к цифрам. Если вы знаете все цифры, вы знаете все. Часто «поздно» наступало уж очень поздно, но это не имело значения, потому что для Ревизоров время было просто еще одной числовой характеристикой. Но мозг, несколько фунтов влажной ткани, считал цифры так быстро, что они вовсе переставали быть цифрами. Она изумлялась тому, как просто приказать руке поймать мяч в воздухе, вычисляя будущие траектории руки и мяча и даже не осознавая этого. Казалось, чувства действовали и представляли решение до того, как она успевала об этом подумать.
В данный момент она пыталась объяснить другим Ревизорам, что не кормить слона, когда здесь нет слона, которого нельзя покормить, не было, по сути, невозможным. Мисс Оранжевая была из быстрообучающихся Ревизоров и уже сформировала набор понятий, событий и ситуаций, которые определила для себя как «чертовски глупые». А «чертовски глупым» можно пренебречь. Но у некоторых других с этим обнаружились проблемы.
Услышав грохот лифта, она осеклась посередине речи.
— Кто-то из наших есть наверху? — спросила она.
Ревизоры вокруг нее покачали головами. «ИГНОРИРУЙТЕ ЭТУ НАДПИСЬ» совсем сбила их с толку.
— Тогда, кто-то спускается вниз! — сказала мисс Оранжевая. — Они не нужны! Их надо остановить!
— Нам надо обсудить… — начал один.
— Делайте, что говорю, вы, органические органы!
— Дело в индивидуальности, — сказала Леди ЛеГион, в то время как Сьюзен открыла люк и влезла на крышу.
— Да? — сказала Сьюзен, оглядывая затихший город. — Я думала, у тебя ее нет.
— Теперь и у них она появиться, — сказала Леди ЛеГион, карабкаясь вслед за ней. — А личность определяет себя в характеристиках других личностей.
Сьюзен прошла вдоль парапета, обдумывая это странное утверждение.
— Ты хочешь сказать, будут вспыхивать ссоры? — сказала она.
— Да. Прежде у нас не было эго.
— Ну, ты, кажется, с этим справляешься.
— Только став окончательно и бесповоротно сумасшедшей, — сказала ее светлость.
Сьюзен обернулась. Шляпа и платье Леди ЛеГион совсем истрепались, и блестки сыпались с нее при каждом шаге. Что до ее лица. Изысканная маска, как будто слепленная клоуном из тончайшего фарфора и натянутая поверх черепа. Слепым клоуном. Тем, что носит безразмерные перчатки. В тумане. Леди ЛеГион смотрела ни мир глазами панды, а помада на ее губы завернула лишь по чистой случайности.
— Ты не выглядишь сумасшедшей, — солгала Сьюзен. — Как таковой.
— Спасибо. Но, боюсь, нормальность определяется по большинству. Знаешь ли ты высказывание: «Целое больше, чем сумма его частей»?