Его разочарование мной снова перерастало в гнев. И он снова стал выделять ударением неподходящие слова. На сей раз он как бы ударял по мне.
– К вашему сведению, все мои контакты из-за Железного Занавеса в прошлом и настоящем, как они есть, надлежащим образом перечислены и представлены моему начальству в соответствии с правилами. Если бы вы потрудились получить эти данные в отделе кадров министерства иностранных дел до этого допроса – я вообще не пойму, зачем было посылать ко мне такого недотепу…
Я решил прервать его. Я подумал, что едва ли стоит позволять ему превращать меня в ничто. В ничтожество – да. Но не в ничто, ибо я все же выполнял волю высокого начальства. Я вынул из блокнота листок бумаги.
– Вот, посмотрите, у меня они есть. Все ваши знакомые из-за Железного Занавеса на одной странице. Их всего пятеро за все ваши двадцать лет, и все до единого, ясное дело, одобрены Главным управлением. Так и должно быть, коли вы о них сообщаете. – Я положил листок в блокнот. – Ну, так кого дописать? Как фамилия? Подумайте, Сирил, не спешите. Им очень многое известно, этим нашим людям. Порой они меня шокируют. Не торопитесь.
Он не торопился. Совсем не торопился. А потом стал взывать к сочувствию.
– Я – не дипломат, Нед, – пожаловался он тонким голосом. – Я не из тех, кто по вечерам вопит “ура”, живет в Белгрейвии, Кенсингтоне или в Сент-Джонс-Вудс , носит ордена и смокинги да общается с сильными мира сего, верно ведь? Я – чиновник. Я совсем не такой человек.
– Что значит – не такой, Сирил?
– Я не прочь доставить себе удовольствие, но это же другое дело. Для меня дороже всего дружба.
– Я знаю, Сирил. И в Главном управлении тоже знают.
Он снова изображает гнев, чтобы скрыть охватывающую его панику. Оглушающий язык телодвижений, когда он при этом сжимает свои огромные кулаки и поднимает локти.
– В этом списке нет ни одного человека, с кем бы я поддерживал контакты с тех пор, как сообщил о данных лицах. Имена в этом списке касались только совершенно случайных знакомств, за которыми совершенно ничего не последовало.
– А как насчет новых людей с тех пор? – уговаривал я терпеливо. – Вам их не скрыть, Сирил. Я этого не делаю, так зачем это нужно вам?
– Если бы было кого добавить, какой угодно контакт, даже рождественскую открытку от кого-нибудь, можете быть уверены, я бы первым упомянул его. Финиш. Кончено. Все. Следующий вопрос, прошу.
“Дипломат”, – записал я. “Его”, – записал я. “Рождество”. “Зальцбург”. Уж если я как-то изменил свое поведение, то в сторону еще большей дотошности.
– Им не совсем такой ответ нужен, Сирил, – произнес я, продолжая писать в блокноте. – По правде говоря, это звучит немного уклончиво. Им нужно ответить “да” или “нет”, а если “да”, то “кто”? Им нужен прямой ответ, ничто иное их не устроит. “Он не признался в отношении языка, так почему мы должны верить, что он признается в своих знакомствах из-за Занавеса?” – Вот ведь как они рассуждают, Сирил. Именно это они мне потом и скажут. И все в конце концов вернется опять ко мне, – пригрозил я ему, продолжая писать.
И снова я почувствовал, что моя рассудительность была для него пыткой. Он ходил взад и вперед и щелкал пальцами. Он бормотал, грозно выпячивал челюсть, рычал что-то насчет фамилий. Но я был слишком поглощен записями, чтобы замечать все это. Я ведь – старина Нед, мистер Трудяга из подручных Барра, усердно исполняющий задание Главного управления.
– Ну, так как нам быть с этим, Сирил? – сказал я наконец. И, приподняв блокнот, я прочитал вслух написанное. – “Я, Сирил Фревин, торжественно заявляю, что за последние двенадцать месяцев я не завел знакомства, пусть даже кратковременного, ни с одним советским гражданином, ни с гражданином Восточного блока, кроме тех, которые мною уже названы. Дата и подпись”.
Я опять набил трубку и стал, не торопясь, раскуривать ее. Сунул обгоревшую спичку в коробок, а коробок – в карман. Моя речь, уже раньше перешедшая на шаг, теперь и вовсе замедлилась.
– С другой стороны, Сирил, мой вам совет: если в вашей жизни есть кто-нибудь такой, то не упускайте эту возможность признаться мне сейчас. И им тоже. Все, что вы мне расскажете, я сохраню в тайне; так же как и они, – в зависимости от того, что расскажу им я, а это отнюдь не значит, что они узнают все. В конце концов мы ведь не святые. А будь мы даже святыми, я не уверен, что мы прошли бы проверку на лояльность в Главном управлении.
Умышленно или нет, я задел в нем больную струну. Он только и ждал повода, и вот он его получил.
– Святой? Кто сказал “святой”? Не смейте, черт возьми, называть меня святым, я этого не потерплю! “Святой Сирил” – это мое прозвище. Разве не знали? Конечно, знали, вот и дразните меня!
Напряженное лицо, жесткое. Хлещет меня словами. Фревин прижат к канатам и бьет по чему попало.
– Если бы было такое лицо – хотя его и нет, – я бы не сказал ни вам, ни вашим ищейкам из Отдела проверки благонадежности – я бы сообщил об этом в письменном виде, как положено, в отдел кадров, который…
Я позволил себе прервать его во второй раз. Мне не хотелось, чтобы он задавал тон нашему диалогу.
– Но ведь у вас и впрямь никого нет, верно? – настаивал я, не выходя из взятой на себя пассивной роли. – Никого? Вы не ходили ни на какие мероприятия: приемы, встречи, собрания, официальные или нет, в Лондоне, вне Лондона, даже за границей, на которых мог присутствовать гражданин из-за Железного Занавеса?
– Нужно ли продолжать говорить, что нет?
– Нет, если ответ будет “да”, – ответил я с улыбкой, которая ему не понравилась.
– Отвечаю – нет. Нет, нет, нет. Повторяю – нет. Поняли?
– Спасибо. Значит, я могу написать “нет”, верно? Это значит – никого, даже русского. И вы распишетесь в этом. Да?
– Да.
– Что значит – нет? – уточнил я, как бы снова слегка пошутив. – Простите, Сирил, но мы должны быть кристально чисты, иначе Главное управление навалится на нас всей своей мощью. Вот, я написал за вас. Подпишите.
Я протянул ему карандаш, и он поставил свою подпись. Мне хотелось выработать в нем привычку. Он возвратил мне блокнот, трагически при этом улыбаясь. Он мне лгал и в своем бесстыдстве нуждался в моем утешении. И я ему дал это утешение, хотя, боюсь, только потому, что рассчитывал очень скоро его отобрать. Я запихнул блокнот во внутренний карман, встал и сладко потянулся, как бы объявляя, что в нашей дискуссии наступил перерыв, так как самое сложное позади. Я слегка потер поясницу – обычная проблема пожилого человека.
– А что это вы там копаете, Сирил? – спросил я. – Сооружаете собственный бункер, что ли? По-моему, бесполезная затея в наши-то дни.
Глядя мимо него, я обратил внимание на горку кирпичей, сваленных в углу небольшой площадки и накрытых куском толя. К ним через газон подходила незаконченная траншея глубиной около двух футов.