Неудачная акция сильно повредила репутации Джона Кеннеди, который пытался завоевать симпатии третьего мира.
— Все загадки, связанные с заливом Свиней, уже решены, — возмущался Кеннеди. — Кроме одной. Как могли те, кто планировал эту операцию, рассчитывать на успех? Я этого не понимаю и не знаю, кто понимает.
По соображениям безопасности бумаг не составляли, все держал в голове заместитель директора ЦРУ Ричард Биссел. Ему пришлось уйти первому. Чтобы сбить накал критики, президент пожертвовал и директором ЦРУ Алленом Даллесом, заменив его бывшим руководителем комиссии по атомной энергии Джоном Маккоуном.
Уволенный Даллес оправдывался перед журналистами:
— Мы знали, что кубинских пилотов готовили в Чехословакии. Мы знали, что скоро их будет очень много. Я уверен, что это надо было сделать именно тогда.
Советник президента по национальной безопасности Макджордж Банди 16 мая 1961 года отправил Кеннеди записку: «Надеюсь, вы сейчас в хорошем настроении. У нас проблема с системой управления. Главный вопрос в том, как вы используете время. Трумэн и Эйзенхауэр начинали утро с международных дел. Пару недель назад вы попросили меня начать работать по этой схеме. Мне удалось трижды поймать вас — в общей сложности на восемь минут, и я понял, что вы не хотите так начинать рабочий день. Сейчас вас невозможно поймать. Половину бумаг, которые вы хотели увидеть, вы никогда не видите, потому что, когда вас удается выловить, бумаги уже не актуальны».
— Мы получили пинок в зад, — признал Кеннеди, — и мы его заслужили. Но может быть, мы чему-то научились.
После высадки в заливе Свиней президент обсуждал вопросы национальной безопасности более серьезно, скептически относился к рекомендациям экспертов и задавал достаточно вопросов, чтобы хорошенько уяснить себе существо дела.
Публичное унижение, испытанное ЦРУ после провала операции в заливе Свиней в 1961-м, свидетельствовало о наступлении новой эры в истории спецслужб — эры громких разоблачений. Интерес широкой публики к спецслужбам стал очень заметным. Прежняя готовность журналистов воздерживаться от разоблачительных публикаций в сфере национальной безопасности уступила место стремлению удовлетворить общественный интерес.
Во время холодной войны разведка конечно же помогала политикам делать более точный выбор. Но спецслужбы становились проблемой сами по себе. Тайные операции таили в себе значительный риск. Разведки Запада и Востока не только предупреждали свои правительства о новых угрозах, но и усугубляли напряженность тех лет. Непросто судить, какие спецоперации были оправданны, а какие нет. Но теперь ясно, какими опасными и рискованными они были.
Никита Сергеевич Хрущев не страдал шпиономанией, но и ему иногда казалось, что где-то в госаппарате засели иностранные разведчики. Читая сводки зарубежной прессы, Хрущев с удивлением видел, что американцам точно известен и состав нашей армии, и ее вооружение. Он возмущенно спросил министра обороны маршала Малиновского:
— Что же это такое? Может, их агенты имеются в нашем Генеральном штабе? Как противник столь быстро узнает все наши новости?
Флегматичный Родион Яковлевич пожал плечами:
— Видимо, тут заслуга воздушной разведки и других технических средств.
Расположившись в Овальном кабинете, Кеннеди узнал, что советского ядерного превосходства, о котором он говорил во время предвыборной кампании, не существует.
Данные самолетов-разведчиков У-2 о небогатом пока ядерном арсенале СССР подтвердил полковник ГРУ Олег Пеньковский, завербованный английской и американской разведками. В сентябре 1961 года Объединенный комитет начальников штабов доложил президенту Кеннеди, что в распоряжении Советского Союза всего от десяти до двадцати пяти межконтинентальных ракет. Среди них нет ни одной на твердом топливе, следовательно, все требуют большого времени для подготовки к запуску.
Кеннеди решил, что Хрущев не только делает капитал на своем блефе, заявляя о советском стратегическом превосходстве, но и, возможно, сам верит в свои иллюзии. В Вашингтоне пришли к выводу, что Соединенные Штаты должны сделать заявление, что они способны выдержать первый советский удар и потом уничтожить врага. Один из сотрудников Пентагона предложил послать Хрущеву точные координаты всех его межконтинентальных ракет или даже копии снимков, сделанных самолетами-разведчиками, пролетевшими над советскими военными объектами…
Ограничились тем, что во время работы в Москве XXII партийного съезда министр обороны Роберт Макнамара заявил, что Соединенные Штаты располагают столь мощным потенциалом ответного удара, что Советскому Союзу нелепо было бы думать о нанесении первого удара.
Отношения Москвы и Вашингтона ухудшились настолько, что в марте 1962 года Джон Кеннеди заявил, что Соединенные Штаты должны быть готовы первыми нанести удар по Советскому Союзу. Президент сказал журналистам с расчетом, что его услышат в Москве:
— Хрущеву не стоит думать, что США никогда не ударят первыми. Если возникнет угроза нашим жизненным интересам, мы можем взять на себя инициативу.
Советские граждане, читая в газетах о милитаристских приготовлениях на Западе, наверное, догадывались, что это означает лично для них: пушки вместо масла. 1 июня 1962 года газеты сообщили, что цены на масло и мясо повышены примерно на тридцать процентов. Это вызвало возмущение в различных городах. Рабочие сталелитейного цеха крупнейшего в Новочеркасске Электровозостроительного завода имени С.М. Буденного прекратили работу. Забастовка переросла в мятеж и закончилась трагически — расстрелом, погибли двадцать три человека.
Попытка американцев свергнуть Фиделя Кастро возмутила советское руководство. Кастро был надежным союзником Москвы в Латинской Америке, и им дорожили.
Идея отправить ядерные ракеты на Кубу принадлежит Хрущеву. Он хотел защитить союзника и придать себе больший вес как ключевому игроку в мировой политике. К тому же Советский Союз со всех сторон окружали американские военные базы. В 1963 году по всему миру было разбросано двести три американских военных базы. Пусть теперь Соединенные Штаты, решил Хрущев, лишатся привычного чувства безопасности и почувствуют, каково находиться под прицелом чужих ракет.
Хрущев жил европейскими понятиями. В Европе привыкли, что враг стоит на границах твоего государства. А у Соединенных Штатов Америки не было врагов рядом с их территорией. Когда американцы увидели на Кубе советские ракеты, они готовы были умереть, но уничтожить их.
Никита Сергеевич был уверен, что ему удастся втайне провернуть эту операцию, а уж потом, когда американцы будут поставлены перед фактом, они увидят, что деваться им некуда. Он собирался в ноябре 1962 года сам приехать на Кубу, подписать с Фиделем Кастро договор о военном сотрудничестве и тогда с полным основанием заявить, что отныне кубинцы могут не бояться американцев.
Никто в руководстве не возразил Хрущеву. Промолчал и министр иностранных дел Громыко. Он должен был объяснить Никите Сергеевичу, как поведут себя американцы, да не посмел. Хрущев — в отличие от Брежнева — ко всем обращался только на «вы», но Андрей Андреевич перед ним робел.