Григорий Федорович Шарок за убийство Сокольникова был назначен заместителем наркома внутренних дел Казахстана.
Его сослуживец по 2-му отделу Петр Николаевич Кубаткин в мае 1939 года лично руководил убийством Карла Радека, содержавшегося в верхнеуральской тюрьме.
«Первый раз, — установила комиссия под руководством председателя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС Николая Михайловича Шверника, — он возил с собой некоего Мартынова, якобы заключенного (личность не установлена), который был помещен в одну камеру с Радеком, преднамеренно учинил с ним драку, но убить Радека не смог и был увезен Кубаткиным из тюрьмы.
Через несколько дней Кубаткин вновь приехал в тюрьму с другим заключенным по фамилии Варежников. Этого заключенного также поместили в камеру к Радеку. На следующий день, 19 мая, Варежников, спровоцировав драку, убил Радека».
Сохранился акт о смерти Радека, составленный администрацией тюрьмы:
«При осмотре трупа заключенного Радека К. Б. обнаружены на шее кровоподтеки, из уха и горла течет кровь, что явилось результатом сильного удара головой о пол. Смерть последовала в результате нанесения побоев и удушения со стороны заключенного троцкиста Варежникова».
Убийца вовсе не был троцкистом.
«В действительности, — говорится в заключении комиссии Шверника, — под фамилией Варежников был зашифрован Степанов И. П., бывший комендант НКВД Чечено-Ингушской АССР, арестованный в феврале 1939 года за серьезные должностные преступления. В ноябре того же года по указанию Берия Степанов освобожден из-под стражи. В постановлении о прекращении дела указано, что он выполнил “специальное задание”, имеющее важное государственное значение».
Старший оперативный уполномоченный Кубаткин, организатор мерзкого убийства, то есть фактически уголовник, сразу стал секретарем партийного комитета главного управления госбезопасности, а вскоре — начальником Московского областного управления НКВД. Ему было всего тридцать два года. В конце августа 1941 года Кубаткина перевели в Ленинград начальником управления НКВД.
В годы большого террора сменилось девять десятых секретарей обкомов, крайкомов и ЦК национальных республик. Выдвинулись молодые работники, которые совсем недавно вступили в партию. Прежние ограничения, требовавшие солидного партстажа для выдвижения на крупную должность, были сняты. Молодые люди, не получившие образования, совершали головокружительные карьеры, поэтому поддерживали репрессии, которые освобождали им дорогу наверх.
Сталин не доверял старому поколению и не считал его пригодным для работы. А чиновники нового поколения были всем обязаны Сталину, испытывали к нему признательность, были энергичны и желали доказать свою пригодность.
Некоторых чекистов тех лет ныне вспоминают как героев, например дослужившегося до звания генерал-лейтенанта Павла Анатольевича Судоплатова или одного из его помощников генерал-майора Наума Исааковича (Леонида Александровича) Эйтингона. Возможно, потому, что не все знают, чем именно они занимались.
Историк Никита Васильевич Петров предал гласности материалы из архивов госбезопасности о работе токсикологической спецлаборатории ведомства госбезопасности. Лаборатория была создана с личного разрешения Сталина.
В конце 1938 года руководитель лаборатории Григорий Майрановский обратился к наркому Берии с просьбой — он, как и нацистские медики, хотел проводить опыты на живых людях. Лаврентий Павлович, как и рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, опыты разрешил. Распорядился передавать в лабораторию приговоренных к расстрелу.
Майрановский подмешивал яд в пищу, делал укол заключенным или колол их зонтиком (метод, который впоследствии будет взят на вооружение). Иногда в заключенных стреляли отравленными пулями. Или отравляли ядом подушку, чтобы заключенный умер во сне. Майрановский проверял десяток различных ядов. В некоторых случаях люди умирали долго и мучительно.
Происходило это на первом этаже здания НКВД в Варсанофьевском переулке. Допуск в лабораторию из оперативного состава ведомства госбезопасности имели только Судоплатов и Эйтингон. Иногда они сами просили испытать тот или иной яд. Сотрудникам лаборатории объясняли, что эффективные яды необходимы им для операций за кордоном. Но яды были востребованы и дома. В 1953 году, после ареста Берии, на допросе полковник медицинской службы Майрановский рассказал, что по заданию Судоплатова участвовал в убийстве людей на конспиративных квартирах в Москве. Яд подмешивался к пище или выпивке…
Эти невиданные по жестокости преступления продолжались и после окончания эпохи большого террора. Точнее было бы сказать, что все годы сталинского правления и были эпохой большого террора — физического и нравственного.
«Вспоминаю одно тяжелое дело, которым немало пришлось заниматься в то время в крайкоме партии, — рассказывал первый секретарь Хабаровского крайкома Алексей Клементьевич Чёрный. — Один житель Хабаровска настойчиво добивался доверительной встречи с первым секретарем. При беседе выяснилось, что, завербованный работниками НКВД, он был заброшен на сопредельную территорию, где его задержали японцы. Под пытками он дал согласие работать двойником. Когда японцы возвратили его на советскую территорию, он был задержал сотрудниками органов, изобличен как предатель и осужден на длительный срок.
Отбыв срок и вернувшись в Хабаровск, он случайно увидел того самого белогвардейца, который его избивал и допрашивал на маньчжурской заставе. Увидев японского шпиона на улицах Хабаровска, он решил сообщить об этом крайкому партии».
В крайкоме создали комиссию. Ее доклад поразил даже опытных руководителей партийного аппарата.
«В 1941–1949 годах, — писал Алексей Чёрный, — в краевом управлении госбезопасности по инициативе начальника второго главного управления П. В. Федотова утвердились провокационные методы агентурно-оперативной работы. В пятидесяти километрах от Хабаровска, близ границы с Маньчжурией, на советской территории был создан ЛЗ, то есть ложный закордон. Он состоял из советской погранзаставы, так называемых “маньчжурского пограничного поста” и “уездной японской миссии”».
Это дело после XX съезда разбирал Комитет партийного контроля при ЦК КПСС, рассматривая ряд дел бывших работников НКВД-МГБ. Вот что обнаружили партийные контролеры:
«Советских граждан, подозреваемых в шпионаже или антисоветской деятельности, работники краевого управления провокационным путем вербовали якобы для посылки за границу с заданием от органов госбезопасности, а затем с целью провокации инсценировали их переход через границу в Маньчжурию.
В действительности они попадали не за границу, а в так называемую “уездную японскую миссию”, где сотрудники НКВД, переодетые в японскую военную форму, под видом белогвардейцев-эмигрантов учиняли допросы с применением мер физического воздействия и добивались от “задержанных” признания “японским властям” об их связи с советской разведкой и даже согласия работать в пользу японской разведки.
После этого их возвращали в район советской погранзаставы, где они арестовывались и отправлялись в Хабаровскую тюрьму».