Впрочем, дело было не просто в легкомысленном настроении или в желании занятого бизнесмена насладиться каждой драгоценной минутой редкого отдыха. Все было куда серьезнее. Похоже, Бен отказался от маски, которая была характерной чертой его делового имиджа и помогала не говорить ничего лишнего. Оказавшись в Венеции, Уинтроп перестал быть прожженным хитрецом, которым показался ей с первого взгляда, нарочито и сознательно бесстрастным человеком, задумчиво смотревшим на все вокруг и определявшим ему цену.
«Бен стал юнцом, — подумала Джиджи, — стройным, сильным и загорелым. Увлекающимся молодым человеком, непредсказуемым, не понимающим самого себя и своего отношения ко мне».
Что общего было у этого галантного кавалера, доброго приятеля и чудесного спутника, с тем мужчиной, страстный и властный поцелуй которого так напугал ее несколько месяцев назад?
Пока Джиджи думала о Бене, сидя в столовой, сам он стоял перед зеркалом, поправлял галстук, думал о Джиджи и составлял план на предстоявший день.
Уинтроп был доволен собой. С первой минуты полета в Венецию он умело притворялся хорошим товарищем и «своим в доску». Ни разу не позволил себе воспользоваться чудесным настроением, возбуждением и даже ликованием, в которое приводила Джиджи романтическая красота окружающего. Он подарил ей Венецию, самое желанное место на свете, ничего не требуя взамен, словно какой-нибудь любящий братец или дядюшка, предмет сокровенных грез любой девушки. Ни разу не позволил себе отозваться на близость и тепло ее чудесного тела, обращался с ней в тысячу раз равнодушнее, чем обращался бы с любимым домашним животным, хотя от каждого прикосновения Джиджи у него горела рука и он тысячу раз на дню преодолевал желание заключить ее в объятия, прижать к себе и покрыть поцелуями. Каждое утро Бен клялся не давать себе воли, но, насколько он мог заметить, Джиджи ничего не подозревала, не задавала вопросов и считала его поведение совершенно естественным.
Что может заставить женщину так долго сопротивляться соблазну? Бен был недоволен собой. Он спланировал это путешествие тщательнее, чем любую из своих сделок. Несколько месяцев успешно работал с Джиджи рука об руку, пытаясь заставить ее забыть о совершенной им ошибке — поспешном поцелуе, от которого Джиджи содрогнулась всем телом, уязвив его гордость.
Весть о том, что ее обманом увезли в Венецию, Джиджи восприняла весьма спокойно. Но разве есть на свете женщина, способная не ответить на вызов, который бросает ее чарам кажущаяся невозмутимость спутника?
Если бы Джиджи была изощренной кокеткой, Бен восхитился бы совершенством, с которым она вела интригу. Но он готов был держать пари, что Джиджи нисколько не лицемерит. Такой опытный мужчина, как он, тут же разоблачил бы любую попытку притворства. Ее чувства были искренними и тут же выходили наружу. Но разве женщина может не сознавать или не ощущать того, какие чувства она вызывает у мужчины? Разве она может не стремиться нарушить его покой, вывести из равновесия, пробить броню? «Не ждет ли она, чтобы я сделал первый шаг? — гадал он. — Ни одна из расставленных мной ловушек не сработала. Джиджи просто не замечает их, жадно впитывая в себя удовольствия, припасенные мной на этот день. Наживка оказалась такой заманчивой, что рыбка не видит ничего другого…»
И тут после нескольких дней благословенного молчания внезапно заработал телекс.
— Только этого мне и не хватало! — раздраженно воскликнул Бен и с такой силой выдернул из машины листок бумаги, что тот порвался.
«А разве ты хотела чего-то другого? — спрашивала себя Джиджи, хрустя вторым гренком. — Ты хотела свободы и получила ее с избытком; ненавидела зависимость, а тут никто не предъявляет на тебя никаких прав; не желала, чтобы тебя ревновали, и получила в спутники кавалера, который ведет себя как Гек Финн. Так чего же тебе еще, капризная дура? Тебя привезли в Венецию, не требуя ничего взамен. Кому из женщин могло такое присниться? Но Венеция без небольшого… флирта — это не Венеция. Сама природа этого города требует романтических отношений так же, как требует прилива и отлива, не дающих застаиваться каналам…»
Джиджи сознавала, что флирт у нее в крови, но не позволяла себе флиртовать с Беном Уинтропом. Нет, ни в коем случае! Флиртовать с ним может только тот, кто ищет неприятностей на свою голову. Первое правило Бена гласило одно, а ее первое правило — другое: «Не флиртовать с Беном Уинтропом».
И все же, все же… когда во время долгой экскурсии вверх и вниз по извилистому Большому каналу пароходик слегка ударялся об одну из бесчисленных плавучих пристаней и Бен поддерживал ее, помогая сохранить равновесие, Джиджи неудержимо хотелось прислониться к нему, повернуть голову, прильнуть к его груди и замереть, а не отстраняться, едва он смягчит удар. Когда Бен пил капуччино, ей неизменно хотелось держать его за руку; когда внезапный короткий ливень загонял их под портик церкви, она боролась с желанием спрятаться под его просторной курткой. Но она внушала себе, что это не флирт, а естественное желание вступить в осязательный контакт с существом противоположного пола, которое любая женщина ощутила бы в этом прекрасном романтичном городе, где любовью пропитан сам воздух.
Единственными мужчинами, с которыми Джиджи флиртовала (и получала ответ), были официанты в ресторанах, капитан Джузеппе, гондольер Гввдо и Арриго Чиприани. Последний флирт оказался самым удачным из всех.
Вчера они с Беном внезапно соскучились по американским гамбургерам и зашли в бар «Гарри» — единственное место в Европе, где их умели готовить как следует. Там она познакомилась с владельцем, приятелем Бена, и между ними завязался чудесный, тонкий, едва уловимый флирт. Джиджи поняла это сразу, хотя вид у Арриго был весьма достойный. Когда с ленчем было покончено, Арриго подарил ей красную «бабочку» — свой фирменный знак, галстук, без которого его никто не видел. Красный галстук как нельзя лучше подходил к ее блейзеру цвета морской волны и белой блузке, заправленной в джинсы. Сегодня утром она снова нацепила эту веселую «бабочку» на небесно-голубую рубашку, поверх которой был надет купленный вчера свитер с разноцветными ромбиками.
«Слава богу, что я захватила с собой кредитные карточки», — подумала Джиджи, расправляясь с завтраком. Искушений здесь было не меньше, чем в Беверли-Хиллз, курс доллара по отношению к лире оставался высоким, а большинство бутиков торговали семь дней в неделю. Два дня назад она неосторожно остановилась у витрины «Нарди», самого знаменитого ювелирного магазина Венеции, и Бен затащил ее внутрь, заставив примерить привлекшие ее взгляд изумрудные серьги, оправленные бриллиантами.
Когда Джиджи объяснила, что не может принять такой подарок и что даже самое замечательное похищение на свете не предполагает осыпание жертвы драгоценностями, Бен ужасно расстроился. Но когда позже Джиджи позволила ему купить маленький швейцарский маникюрный набор, радость Уинтропа с лихвой компенсировала огорчение от невозможности потратить целое состояние на изумрудные серьги. Этой суммы хватило бы, чтобы целый век платить жалованье десяти штатным гондольерам. Неужели Бен действительно не знает цены деньгам?