До начала съемок Мендосино был тщательно обследован, аренда всех необходимых помещений согласована, юридические контракты подписаны, лицензии получены, кое-кого из местных жителей, живописных, как цыганский табор, наняли в статисты. Вито снял небольшой дом для себя и еще один для ФаЙфи Хилла, режиссера. Оператор Пер Свенберг остановился в отеле «Мендосино» вместе с тремя актерами — исполнителями главных ролей. Предполагалось, что актеры, занятые в небольших ролях, будут по мере необходимости прилетать из Сан-Франциско на маленьком самолете, приземляться которому предстояло в крошечном аэропорту Мендосино. Членов съемочной группы разместили в мотелях Форт-Брэгга, чрезвычайно заурядного города, раскинувшегося в нескольких километрах вдоль побережья.
Билли никогда не была в Мендосино. Хотя от расположенной поодаль долины Напа до городка всего несколько сот километров к северо-западу, добраться до побережья можно лишь по двум проселочным дорогам, змеящимся, как серпантин. Она давно слышала о живописной деревне, и теперь, предвкушая провести лето на съемках, очень радовалась предстоящей жизни в Мендосино.
Билли полагала, что теперь довольно много знает о кинопроизводстве, ведь она почти два месяца слушала телефонные разговоры Вито, где во всех подробностях расписывалась предпроизводственная деятельность, обсуждались детали и тонкости, которые она считала непременным скучным и раздражающим прологом к истинно волнующему творчеству. А оно вот-вот начнется, едва застрекочет камера. Она собрала простейший гардероб. Не хочется выглядеть разряженной, думала она, упаковывая самые скромные льняные брюки, самые старые шелковые и хлопчатобумажные блузки, самые классические свитера. По вечерам, предполагала она, они с Вито будут ужинать в каком-нибудь из ресторанчиков и сельских гостиницах где-нибудь в окрестностях Мендосино, и поэтому положила в чемодан несколько длинных юбок и простых, но элегантных топов, а для холодных вечеров — теплые жакеты. Обувь — о боже, как много обуви нужно женщине! Страсть Билли к одежде безуспешно боролась с раздражением по поводу того, что к каждому наряду приходится подбирать пару туфель. Проклятие, самый большой чемодан для обуви, без которого она надеялась обойтись, уже почти полон. Ей удастся уложить все в четыре чемодана, прикинула она, и взять только самые простые золотые серьги и цепочки. Практически ничего. Еще один чемодан в миг заполнили белье и пеньюары. По крайней мере дома, с Вито, она сможет выглядеть прелестной. Правда, он предупредил, что их домик, один из немногих, что удалось снять в разгар туристского сезона, очень прост и едва не готов развалиться. Но Билли полагала, что наверняка все не так плохо, да и, в конце концов, какая разница? Важно лишь, что они с Вито во время этого захватывающего приключения будут вместе. «Лето на съемках в Мендосино!» — слова эти восторженно звенели у нее в мозгу.
Вито беспокоился, что в течение съемочных недель Билли не сможет найти себе занятие. Он даже предложил на выходные улетать домой, но она от этой мысли пришла в ярость. Неужели он думает, что ее так мало интересует его работа? Совсем наоборот, она ждет не дождется, когда сможет участвовать в производстве фильма.
* * *
Съемки «Зеркал» начались во вторник, 5 июля. В четверг днем группа работала на лугу за мостом, ведущим в Мендосино, откуда открывалась панорама всего города. Операторская команда и осветители расположились на берегу идеально круглого пруда с лилиями, окруженного высокой девственной травой, скрывавшей водоем среди неровной, покрытой кустарниками пустоши, словно маленькое чудо. Если не знать, где он, можно ненароком свалиться прямо в пруд.
С Билли это и случилось. Обследуя окрестности в первый день съемок, когда пруд с лилиями еще не обставили телекамерами, она поскользнулась на крутом илистом берегу и до подмышек погрузилась в зацветшую воду. Белые льняные брюки и любимая сумочка от «Гермеса» из белого полотна и кожи погибли, но самый большой ущерб был нанесен ее самолюбию. Она закричала, пришлось вызывать двух ассистентов, чтобы вытащить ее из обманчиво глубокой лужи, а затем в сопровождении одного из них, мокрую насквозь, униженную, будто Офелию в исполнении бездарной актрисы, ее отвезли домой.
И все же, оглядываясь назад, она понимала, что эта бурлескная сценка сделала ее, хоть на мгновение, членом группы. В те несколько минут, что она оказалась в центре всеобщего внимания, Билли в первый и последний раз ощутила, как все в съемочной группе увидели в ней нечто большее, чем просто постороннюю, мешавшуюся под ногами. Потому что именно такой она и была — бесполезным сторонним наблюдателем. У всех, кто был связан со съемкой «Зеркал», нашлось свое дело в Мендосино, но только не у Билли. Она была самым бесполезным существом — Женой Продюсера. Никогда она не чувствовала себя такой незаметной и в то же время торчащей на виду, но не в лучшем смысле. Привезенные ею сшитые на заказ брюки и гладкие юбки выглядели неуместными, как платье времен короля Эдуарда для выездов в Аскот. Билли ничего не могла поделать с тем, что ее самые старые спортивные костюмы оказались всего лишь прошлогодними и притом сидели идеально, тоже сшитые на заказ из лучших тканей самых ярких летних расцветок. Она, как ни старалась, не могла выглядеть в этих костюмах без вошедшего в ее плоть и кровь изумительного шика, и простота нарядов лишь усугубляла его. Она была не виновата, что ее собственный стиль, рост, силуэт не позволяли ей слиться с рабочей группой, одетой в затасканную, пригодную для любой погоды униформу — джинсовые куртки и брюки. Их носили все, от Вито до последнего ассистента. Она понимала, что выглядит эксцентрично, словно англичанин в сердце Черной Африки надевший к ужину черный галстук и накрахмаленную сорочку. Однако в добрые старые времена эти смешные формальности были в порядке вещей, и Билли чувствовала себя отжившим раритетом.
Хотя, думала она, безуспешно прочесывая магазины Мендо-сино и Форт-Брэгга в поисках джинсов нужного размера и роста, дело не в том, как она выглядит. Это все пустяки по сравнению с ее застарелым врагом — отчуждением, с которым она вечно сражалась, окунаясь в страдания, выпавшие на долю отверженной, лишенной солнечного света в климате своей юности, когда ее не включали в бурную деятельность и сложные интриги ни одной компании. Даже среди кровных родственников ей казалось, что она стоит, прижавшись носом к витрине ресторана, и смотрит на посетителей, ужинающих в беспечном веселье и не вспоминающих о ней. Кто бы, будь он проклят, ни сказал «время лечит все раны», ни черта он в этом не понимает, с яростью думала она. Старые раны ничто не лечит. Они всегда здесь, внутри, готовы обессилить ее всякий раз, как только представится случай и оживет эмоциональная атмосфера прошлого. И тогда все, что пришло после восемнадцати лет — блеск, богатство, власть, — кажется лишь мишурой на витрине. Неужели старые раны будут донимать ее вечно? Нужно как-то выкарабкиваться из этого темного угла, решила она, и на ее лице появилось такое решительное выражение, что она стала казаться еще выше и уверенней в себе.
На съемочной площадке Билли сохраняла хорошую мину при плохой игре: кто-то нашел для нее складное брезентовое кресло и поставил рядом с креслом Вито. Теоретически у нее было место, чтобы сидеть и всегда находиться рядом с ним. Практически Вито пользовался своим креслом лишь для того, чтобы кидать на него куртку, свитер, а в полуденную жару — и рубашку. Подходя, чтобы сбросить очередной предмет одежды, он с отсутствующим видом ерошил ее волосы, интересуясь, все ли в порядке, хорошая ли у нее книжка, а затем исчезал раньше, чем она успевала ответить хоть на один его вопрос. Сжигаемая яростью, она чувствовала себя псом, лишенным хозяина.