— Почему бы вам не присесть здесь, Билли? О, как мне нравятся ваши часики.
— Ваши волосы божественны. Кто вас причесывает?
— Что за брюки!
— Что за поясок!
И то лучше, чем ничего…
* * *
Ежедневно отснятый материал фильма отправляли в местную лабораторию Сан-Франциско, там проявляли и отсылали обратно в Мендосино. Заведующий производством обнаружил в Форт-Брэгге неиспользуемый кинотеатр, где в приличных условиях можно было просматривать отснятое за день. Вот они, думала Билли, ужины в маленьких сельских гостиницах. У Вито хватало времени только на то, чтобы вернуться в дом, быстро принять душ, надеть другие джинсы и перекусить с Файфи, Свенбергом, Сандрой Саймон и Хью Кеннеди в блинной, а затем все отправлялись на просмотр.
Билли с нетерпением ждала ежедневных просмотров. Ее воображению, воспитанному на Голливуде, рисовался большой частный просмотровый зал, глубокие кожаные кресла, легкие струйки дыма дорогих сигар, аура избранности и высокого положения, может быть, призрак Ирвинга Тальберга. Действительность же обретала вид ветхого кинотеатрика, пропахшего мочой, с продавленными креслами, на которых, если там еще остались в живых микробы, рискуешь подхватить неприличную болезнь, а изображения на экране непостижимым образом множились. Когда Билли посмотрела одну и ту же сцену четыре или пять раз, причем каждая версия мало чем отличалась от других, и послушала, как Вито, Файфи и Свенберг горячо их обсуждают, словно видят между ними огромные и серьезные различия, эта бесконечная ловля блох начала ее бесить. Почему они не могут прийти к решению без таких мук, неужели никто из них не представляет отчетливо, как все должно выглядеть? Она подозревала, что они раздувают проблемы, потому что каждый хочет в полной мере употребить власть, что они преувеличивают трудности, чтобы каждый мог удовлетворить самолюбие, высказав свою личную творческую точку зрения. Творческую? Ерунда! Они лепят пирожки из глины. Чушь. Чушь. Чушь! В субботу, когда Вито закончил обсуждать с Файфи Хиллом кое-какие изменения в сценарии, он наконец нашел время и для жены. Съемки шли по графику, ежедневные просмотры обещали великий результат, Сандра Саймон и Хью Кеннеди стали любовниками и в жизни, это придавало их совместным сценам потрясающую, сочившуюся с экрана чувственность, которую, как полагал Файфи, даже он не смог бы из них выжать, Свенберг работал с камерой вдохновенно как никогда и, что успокаивало больше всего, сломался генератор. Этого от него ожидали по крайней мере по разу на каждом кадре, и Вито считал, что пусть лучше это случится раньше, чем позже. Все шло своим чередом: бывали и неожиданности, и недоразумения, ошибки и их исправление, напряжение и смех от души, столкновения и примирения, провалы и остроумные озарения, все, как и положено, смешалось, напоминая театральное представление.
— Вито, — отважилась Билли, когда он протянул руки, чтобы посадить ее к себе на колени, — ты не чувствуешь некоторого… нетерпения? — Она чуть не сказала «скуки», но «нетерпение» показалось более подходящим словом: в нем не было упрека.
— Нетерпения, дорогая? Например, когда?
— Ну, например, когда сломался генератор и вам всем пришлось часа два сидеть и ждать, рока его починят?
«Тогда, например, да и всегда, в каждый бестолковый день», — подумала она.
— Да. Это меня всегда бесит до чертиков. Но, в общем, это неважно, в конце концов, все это дело так скучно, что часом больше, часом меньше — в целом не имеет значения.
— Скучно?!
— Конечно, милая. Дорогая, милая Билли. Положи голову сюда, ко мне на колени. О, как хорошо! Снимать фильм — самое скучное занятие во всем кинопроизводстве.
— Но не похоже, что тебе скучно! Ты не выглядишь скучающим! Я хочу сказать, ты полностью поглощен этим делом… Я ничего не понимаю… — Билли подняла голову с теплого гнездышка между его колен и удивленно посмотрела на него.
— Знаешь, все просто. Это скучно, но я не скучаю.
— Не понимаю.
— Приведу пример. Это как беременность. Ни одна женщина не сможет сказать, что большую часть времени из девяти месяцев она умирает от скуки, но разве можно день и ночь думать о «чуде рождения»? И вот ребенок время от времени начинает толкаться в животе, и это восхитительно, это волнует, это реальность. И женщина все время становится больше и больше, это тоже ужасно интересно, и в конце концов появляется ребенок. Так что это, в общем, скучно, но она не скучает. И вообще самое интересное начинается позже, после съемок, при монтаже и перезаписи. — Казалось, он очень доволен собой и своим объяснением.
— Прекрасно понимаю, — сказала Билли, и это была правда. Значит, Вито — и отец и мать фильма, а она даже не родственница, если не считать замужество.
Бред. Ну и бред. Мужчина, которого она любит, проводит свою жизнь за делом, которое делает лучше всего, а она задыхается от обиды. Вся эта болтовня о детях… Какого черта Вито понимает в беременности? Снимать кино — работа для детей и психов, одержимых общим заблуждением, что они создают произведение искусства. Может быть, Вито и не скучает, но ей-то скучно, скучно, скучно до зевоты, раздирающей челюсти.
* * *
Джош Хиллмэн и его жена ели холодную отварную лососину и салат из огурцов у себя в столовой на Роксбери-драйв, роскошной комнате, куда можно пригласить на ужин сорок восемь человек или устроить фуршет для трех сотен гостей, как они часто и делали. Сегодня вечером они были одни, дети уехали на лето во Францию совершенствоваться в языке.
— Как прошел день? — спросил Джош Джоанну, рассказав ей все юридические сплетни и не желая, чтобы наступало молчание.
— У меня? — Она немного удивилась. — Обедала с Сьюзен Арви. Кажется, она увядает. Может быть, она была такой всегда, но сейчас явно начала сдавать. А Принс привез свою коллекцию, так что я сходила в «Амелию Грей» и заказала кое-что на осень.
— Как поживает Принс?
— Как поживает?.. Джош, ты же с ним незнаком.
— Да, конечно… Ты так много лет говорила о нем, что он кажется мне чуть ли не членом семьи.
— Вряд ли, — смеясь, сказала она. — Сомневаюсь, что он сюда впишется. Мы для него недостаточно благородны. Но он мил, как всегда, и, по-моему, восхитителен. И привез великолепные наряды, лучше, чем в прошлом году.
Значит, Принс обо мне не упоминал, подумал Джош. Но почему же я так разочарован? Сообразительный мозг, давно приученный быстро находить правильные ответы, выдал объяснение, которое оказалось ему неприятным: Джош рассчитывал, что Принс сделает грязную работу за него. Он был так уверен, что этот человек не сможет устоять и расскажет Джоанне, как встретил его на вечере у Лейса с Вэлентайн. И дело значительно ускорилось бы. А теперь первый шаг придется делать ему самому. Несомненно, Джоанна, что сидит сейчас спокойно на стуле и звонит горничной, чтобы та убрала со стола, вполне довольна своей судьбой. Будь все проклято, подумал он, будь он сам проклят со своей трусостью.