В то лето, когда занятия в школе закончились, они все свободное время проводили вместе. Пока отец объезжал ранчо, Джез была неразлучна с матерью, и они вместе строили планы на предстоящий день. Частенько, оседлав лошадей, они отправлялись на пикник, пользуясь частной дорогой, проложенной специально, чтобы миновать шоссе на Сан-Диего, которое теперь уходило в глубь побережья почти на две мили. Они плавали на лодке, причем Джез справлялась с ней куда увереннее, чем Сильвия, и нередко наведывались в Сан-Хуан-Капистрано, чтобы полакомиться мороженым.
Как после этого не заглянуть в поселение миссионеров, раскинувшееся вокруг огромной каменной церкви, которая строилась девять лет и для которой, согласно семейному преданию, привозили камни с Валенсия-Пойнт. Честолюбие строителей было чрезмерным, они оказались слишком высокомерны, как едва ли не в первый раз в жизни позволила себе морализаторски заметить Сильвия, ибо не прошло и шести лет после завершения строительства, как землетрясением повредило звонницу, колокол рухнул вниз во время службы и убил сорок человек.
Их обеих завораживал европейский дух миссионерского поселения, величественные сводчатые руины, которые пришлись бы как раз к месту и в Италии, и в Испании, узкая и уютная скромная часовня, в которой все еще проходили службы, стаи белых голубей, неспешно и с достоинством вышагивающих на крохотных лапках по старинной мостовой, щебет тысяч ласточек, свивших себе гнезда под крышей миссии и каждый год девятнадцатого марта возвращавшихся туда, шумными криками и возней возвещая о своем появлении.
Нередко Сильвия и Джез, прихватив с собой стаканчики с мороженым, располагались на деревянной скамье, обнаруженной ими в дальнем левом крыле миссии. С этого облюбованного ими места открывался чудесный вид на громадное древнее калифорнийское перечное дерево, колодец, у которого загадывают желание, на стену, увитую ярко-красной бугенвиллеей, разрушенные своды галереи и розовый сад, знавший лучшие времена. Сидя на этой скамье, они наслаждались особенным гулким покоем, который, казалось, доступен им только здесь.
– Когда-нибудь мы все вместе поедем в Европу, – обещала Сильвия, наматывая на палец прядку волос дочери.
Сделав колечко, она позволяла ему соскользнуть с пальца, и завиток тут же превращался в волнистую прядь. Откуда у нее эти золотистые глаза? – думала Сильвия, глядя на дочь. По форме они повторяли ее глаза, но эти топазовые зрачки не встретишь ни в роду Сильвии, ни у Майка. Девочка будет высокой, выше, чем она сама, и очень хорошенькой. Да, она права, не захотев больше иметь детей. Достаточно и одного, если этот ребенок – Джез. Все же она удивительно правильно организовала свою жизнь!
Так шли месяц за месяцем, и каждый вечер Джез абсолютно точно знала, каким будет следующий день, когда ей позволят, свернувшись после ужина в кресле клубочком, наблюдать, как танцуют родители, подчиняясь льющейся музыке, в танцевальной комнате под тяжелыми и низкими перекладинами потолка. Тяжелые бревна были плотно пригнаны еще в те времена, когда на ранчо не знали гвоздей. Их поддерживали плотные ремни из сыромятной кожи такой крепости, что на нее не влияло даже время, и только перемены в погоде заставляли их подчас негромко поскрипывать, словно гасиенда «Валенсия» – это корабль, раскачивающийся на морских просторах. Ах, как бы ей хотелось, чтобы так все и было! Небольшой, прочный корабль, уносящийся вдаль, на борту которого только они втроем, и никого больше, и никаких перемен, только небо, меняющееся с лунного на солнечное, и так день за днем, ночь за ночью. И еще музыка «Битлз». Навечно, навсегда. Вечные «Земляничные поляны»...
В то блаженное лето, когда Джез было уже восемь лет, она увлеклась фотографией. Отец подарил ей «Кодак» и несколько катушек пленки: ребенок должен начать с минимума, тем более что это увлечение может быстро пройти.
Первым объектом внимания стала Сильвия, уютно расположившаяся на веранде в косых лучах утреннего солнца с книгой в руках и нарядном платье в сине-белый цветочек.
Прильнув к объективу и увидев мать в рамке видоискателя, склонившуюся над книгой, Джез вдруг почувствовала, как ее захлестывает огромная и обжигающая волна радости. Нажав кнопку, она поняла, что завладела целым отрезком времени, завладела образом матери, который теперь принадлежит только ей и никому больше в целом мире, и никто не сможет отобрать его.
Подняв голову, Сильвия взглянула на дочь и улыбнулась: так обычно просили ее фотографы, и девочка сделала новый кадр. Выпрямившись и глядя прямо в объектив, Сильвия продолжала улыбаться, как бы подыгрывая девочке, но Джез, не желая тратить драгоценную пленку на повтор, крикнула ей:
– Мамочка, представь себе, что меня здесь нет!
Эта знакомая, но удивительно ранняя в устах дочери команда заставила Сильвию улыбнуться еще шире. Джез держалась так же уверенно, как и она сама, будучи ребенком. Сильвия вернулась к чтению, с головой погрузившись в книгу, пока дочь бродила вокруг, то приближаясь, то удаляясь вновь, не опуская фотоаппарат и не отрываясь от объектива, чтобы не пропустить интересный момент, но так и не решаясь нажать на спуск.
Открывшаяся вдруг возможность ограничить просторы ранчо, к которым она так привыкла, рамкой видоискателя приводила ее в восторг. Если захочет, она сможет сфотографировать только руки матери, или ее ноги, или просто рукав платья. Если отойти подальше, можно превратить Сильвию в крошечный образ, часть общего полотна ранчо, и все же уместить ее в кадр полностью, с головы до ног. Или, напротив, встать совсем рядом, и тогда в кадре окажется лишь голова.
Она еще ничего не знала о фокусе или экспозиций, даже не догадывалась, что чего-то не знает, да и не хотела знать. Даже сам снимок не так важен, как внезапно пришедшее новое ощущение, что ей дано остановить мгновенье, задержать его, заключив в квадрат или прямоугольник, затем чуть сдвинуть объектив в сторону и изменить это мгновенье по своему желанию или же задать такие рамки будущей картины, которые ей захочется, выбрать именно тот образ, который нравится.
До этой секунды Джез не знала ощущения власти. Теперь же и до конца дней, пока руки ее сжимают фотоаппарат, она не окажется больше ни бессильной, ни беспомощной.
– Джез, ты когда-нибудь остановишься? – мягко спросила дочь Сильвия. – Уже пора обедать. Мне нужно переодеться.
Обернувшись, она выжидательно взглянула на Джез, которая подкрадывалась к ней из-за спины, и в этот самый момент девочка сделала третий снимок. Сильвия как раз начала подниматься с кресла.
– Ой, мамочка, еще раз! – взмолилась дочь. – Ты двинулась! Еще один, последний!..
Сильвия опять рассмеялась, услышав знакомые фразы.
– Еще один раз... – передразнила она дочь. – Мое несчастное дитя, рожденное среди папарацци – охотников за знаменитостями, – должно быть, это внутриутробное влияние!
– Ну мама! Пожалуйста, стой спокойно! Я хочу, чтобы все получилось правильно, – умоляла дочь, и Сильвия покорно опустилась в кресло. – Нет! – Девочка яростно тряхнула головой. – Не так! Подними брови, как будто ты снова спрашиваешь меня, когда я закончу.