— Это я, и я снова держу тебя в объятиях, моя маленькая Дэзи, — пробормотал он и долго, молча, в полусне лежал рядом с ней, сжимая ее тело.
А Дэзи тем временем не осмеливалась ни пошевелиться, ни произнести хоть слово. Она чувствовала себя сообщницей, ведь это она сама позволила ему сделать с собой это. Но если бы она стала сопротивляться, то он непременно впал бы в один из своих обычных приступов ярости или, что еще хуже, просто отвернулся бы от нее, а она была не в состоянии вновь остаться в одиночестве. Дэзи искренне верила в то, что она ищет объятий Рэма единственно с той целью, чтобы почувствовать себя защищенной, ради уверенности в том, что кто-то любит ее, но теперь, болезненно взволнованная и опять разочарованная, она желала… впрочем, она сама не понимала, чего она желала. Она украдкой прижалась губами к его обнаженному плечу, но тут оба услышали, как кто-то открыл и минуту спустя захлопнул дверь в коридоре.
— Пожалуй, мне лучше уйти, — шепнул Рэм.
—Да.
Он торопливо поцеловал ее и ушел, оставив ни с чем, пылавшую, изнывавшую от неосознанного желания и стыда.
* * *
На следующий день после ленча Анабель сообщила, что на предстоящей неделе приезжает много гостей, которых она уже пригласила, и что, поскольку в спальне Дэзи две кровати, девушке придется разделить ее с кем-нибудь из вновь прибывших.
— Я никак не ожидала, что они все примут приглашение, но теперь уже поздно. Надеюсь, тебе понравится твоя будущая соседка по комнате. Она американка, и ее зовут Кики Кавана, она дочь моих старых друзей.
— Я тоже наполовину американка, Анабель, хотя совсем этого не ощущаю.
— Ты что-нибудь помнишь о том времени, Дэзи? — спросила Анабель, уловив в голосе девушки печальные нотки.
— Совсем немного. В основном это ощущение того, что мы живем вместе с мамой, Дэни и Машей, и кое-какие смутные воспоминания о самом разном: об огромных волнах, накатывающихся на берег, о лесе, о необыкновенно ярком свете-я никогда не видела такого света в Англии. Мне хотелось бы помнить больше. У меня такое чувство, будто моя жизнь разорвана на две части.
В ее голосе прозвучало столько горечи, что Анабель сразу пожалела о том, что вынудила Дэзи вспомнить годы, проведенные ею в Америке, тем более что девушка показалась ей еще более утомленной, чем позавчера за ужином.
Всю следующую неделю Рэм приходил в комнату Дэзи каждую ночь. Теперь, когда она принадлежала ему, все его столь долго подавляемые чувства вырвались наружу и сжигали его, доводя до исступления. Он был не в состоянии думать ни о ком и ни о чем, кроме Дэзи. Наконец-то она полностью принадлежит ему, наконец их отец не стоит между ними, оттесняя его, наконец он может делать с ней все, что пожелает. Ночью он дожидался того момента, когда коридор опустеет, чтобы прошмыгнуть в ее комнату. Теперь он уже не выжидал, пока в доме погаснут все огни, а просто запирал за собой дверь. Стоило ему увидеть нежную тайную белизну ее груди и живота, вдохнуть пьянящий аромат ее волос, почувствовать прикосновение янтарных рук, обнимавших его, как нестерпимое желание обладать ею охватывало его, сметая все остатки здравого смысла. А она, полностью оказываясь в его власти, испытывала странные смешанные чувства ожидания его поцелуев и ужаса перед тем, что он — она это знала теперь — обязательно проделает с нею. Каждую ночь она, страдая, поджидала его, надеясь на то, что уж на этот-то раз ей удастся остановить его, и каждый раз это ей не удавалось.
Дэзи еще ни разу не получила физического удовлетворения от их близости и оставалась еще столь наивной и невинной, что даже не представляла, что такое оргазм. Но если бы она и знала, то все равно постеснялась бы попросить его доставить ей удовольствие, ибо просить об этом означало для нее соучастие в их преступлении. Она воспринимала только минуты объятий и поцелуев и старалась изо всех сил отключить сознание на все остальное время. А потом наступала расплата. Стыд и раскаяние липким туманом окутывали ее и не отпускали в течение всего жаркого дня.
В отличие от Рэма Дэзи постоянно испытывала невыносимое чувство вины, хотя благодаря своей невинности не могла ясно сформулировать свои ощущения, выливавшиеся в сокрушавшую ее слабость и черную меланхолию. Но душа ее рвалась на части от привязанности к Рэму, привязанности не менее сильной, чем чувство вины. Она с шести лет была влюблена в Рэма и не представляла, как ей избавиться от своей зависимости от него. Чувство вины и боязнь остаться одной, без единой родной души, постоянно боролись в ее сердце, и с каждым днем она становилась все более удрученной и несчастной, не в силах ясно смотреть на вещи, додумать все до конца.
— Дэзи, давай съездим в Довиль на денек, только вдвоем, ты и я, и пройдемся по магазинам. Все бутики там ломятся от одежды, и мы сможем посмотреть, что новенького предлагают Диор, Сен-Лоран и Курреж. Ты так выросла, что тебе необходима новая одежда, — сказала Анабель, с удивлением вглядываясь в осунувшееся лицо Дэзи.
— Мне ничего не нужно, Анабель. Я так устала, что не представляю, как смогу выдерживать примерки.
— Тогда у меня есть грандиозная мысль. Мне давно хотелось испытать на себе действие восстановительной терапии в водолечебнице, что рядом с набережной. Говорят, там творят чудеса. Почему бы нам не попробовать?
— На мой взгляд, это напоминает пытки водой, — безразличным тоном произнесла Дэзи.
Ничуть не расстроенная отказом, Анабель предложила поехать на машине за сыром в Понт-Левек, где занимались сыроварением, начиная с тринадцатого века, или, на худой конец, просто поужинать на ферме Сент-Симон. В прошлые годы Дэзи обожала подобные вылазки, но сегодня она отвергла все предложения Анабель одно за другим. Ей с ее тайной не хотелось оставаться наедине с Анабель, она опасалась, что та, столь чувствительная к чужому настроению, сумеет докопаться до истины; но куда сильнее Дэзи боялась, что сама расскажет все Анабель, и тогда… Она даже подумать боялась о том, что сделает с нею Рэм.
Однажды днем Дэзи, расстроенная и печальная, забилась в глубокую нишу на террасе, чтобы почитать по-французски Бальзака или что-нибудь из того, что надменная мисс Вест, их учительница французского в школе леди Олден, задала им на летние каникулы. Не успела она осилить и трех страниц из толстого тома, с трудом понимая, что читает, как Рэм разыскал ее в укромном месте.
— Я искал тебя в лесу, — с упреком в голосе сказал он. — Почему ты прячешься здесь? На улице так хорошо.
— Мне хотелось побыть одной.
— Ну ладно, мне надо поговорить с тобой. Я решил, что нам делать с лондонским домом. Он слишком велик для нас. Мне кажется, что и отцу не нужны были такие хоромы. К тому же сейчас цены на большие дома заметно выросли. Я намерен продать его и купить дом разумных размеров, такой, с которым могли бы управиться трое или четверо слуг. Мне кажется, что мы могли бы поселиться в Мэйфер, на Аппер-Брук-стрит или на Саут-Одли-стрит, где-нибудь в том районе.
— Ты хочешь сказать — мы будем жить вместе? — с удивлением взглянула на него Дэзи.