— Так ты, значит, действительно полагаешь, что можешь делать из меня дурака? — спросил он с внезапной яростью, заставшей ее врасплох. — Так вот она, твоя маленькая хитрость! Вот какие мысли скрываются в твоем эгоистичном сознании: еще одна победа для Сары, которой она, возможно, будет хвастаться завтра.
Его пальцы еще сильнее сжались на ее запястье, и она почувствовала, как постепенно исчезает упоительное ощущение триумфа. Сара знала, что у нее остался в запасе последний козырь. Вопрос только, для этого ли случая она его приберегала.
— Рэм, хватит, остановись! Ты даже не дал мне возможности сказать, что я люблю тебя. Ты несправедлив по отношению ко мне. Ты не прав…
— Не прав?! — прошептал Рэм в бешенстве, будто ее слова ничего для него не значили. — Ты ведешь себя как будто ты в школе.
Отпустив ее руку, он в ярости застыл перед нею. Все, что Сара надеялась получить, выйдя замуж за Рэма Валенского, предстало в ее голове в виде одного огромного шара. Золотого шара с драгоценными камнями. И она протянула свои руки к этому шару — и к Рэму.
— Идем наверх… — прошептала она дрогнувшим голосом.
Рэм крепко обнял ее и повел к лестнице. Она ступала заплетавшимися ногами. Снова заныли руки, в которые впились его пальцы. Ее охватили растерянность и жадность, ужас и возбуждение. И тут из глубины памяти неожиданно всплыли слова ее американского школьного друга: «Хорошую сделку всегда надо цементировать». Только теперь до нее дошел смысл этих слов.
* * *
О господи, почему ему понадобилось столько времени, мучительно думала Сара Фейн. Никто никогда не говорил мне, что все будет именно так — долго и больно, отвратительно больно. И к тому же так вымученно и постыдно. И в полном молчании, без единого слова. Где романтика, которой я ждала? Где удовольствие? Только один стыд, и ничего больше.
Ее словно окунули в мерзкий кошмар, длящийся бесконечно и бессмысленно. Она была придавлена весом человека, настолько не владевшего собой, что уже ничего не могла с ним поделать. Его жесткие губы и жесткие руки ни на секунду не давали ей расслабиться, а все, что она слышала, был звук мучительного прерывистого дыхания. В своей жалкой униженности она снова и снова пыталась протестовать, но он не слышал… не хотел слышать ее. Его дыхание делалось все громче и громче, пока ей не начало казаться, что оно вот-вот перейдет в крик. Глаза его были закрыты — она видела это в полумраке спальни. Его руки вцепились ей в волосы, и пальцы все сильнее дергали золотистые пряди, пока Сара не закричала от боли.
О-о… сейчас это наверняка должно кончиться, пронеслось у нее в голове. Не может же человек так долго задыхаться, изнуряя себя, и остаться в живых. Пожалуйста, пожалуйста, пусть это закончится быстрее, быстрее…
— Дэзи! Дэзи! — прокричал Рэм в полутьму спальни. — Дэзи, я люблю тебя!
Наконец найдя в себе силы, Сара Фейн в порыве неистовства сумела выскользнуть из кровати, где лежал Рэм. Она стояла посреди комнаты, униженная, трясущаяся от бешенства, понимавшая, что произошло, и в то же время не верившая этому. Она смотрела на существо, лежавшее в кровати, — безумное, всхлипывающее, отвратительное. Голова этого обесчестившего ее человека уткнулась в подушку. Как бы ей хотелось придавить его, уничтожив за то, что он сделал с ней, Сарой Фейн!
Когда чета Валериан пригласила Дэзи в январе 1977 года провести с ними отдых на яхте в Карибском море, она сперва отказалась. Перспектива быть вместе с Робином и Ванессой, не говоря уже об их дружках, напоминала ей заключение в роскошной, но все-таки тюрьме. Она хорошо представляла себе, как, сидя в каюте, пассажиры обмениваются последними светскими сплетнями, дав волю накопившейся желчной злобе, и до одури играют в триктрак. В ее воображении вставали ящики с бутылками белого вина и «Перье», которые полагалось выпить за время путешествия, и она уже заранее могла подсчитать, сколько раз каждая из дам будет менять свои туалеты и драгоценности в течение дня. Все это было ей ненавистно, но Ванесса продолжала настаивать, и в конце концов Дэзи очутилась просто в безвыходном положении; своим отказом она наверняка оскорбила бы подругу, которую никогда еще до этого не видела такой разъяренной.
— Никаких «нет», слышишь? — заключила Ванесса. — Я пригласила Топси и Хэма Шорта, а он, учти, один из твоих поклонников. Кроме того, на яхте будет еще несколько человек, у которых дети хотят учиться живописи… Не понимаю, чего это я так тебя уговариваю, да еще соблазняю перспективой выгодных заказов? Если честно, Дэзи, то как-то так получается, что ты, мне кажется, меня используешь! Неужели если я заявляю, что Робин и я рассчитываем на удовольствие немного побыть в твоем обществе, то одного этого недостаточно?
Памятуя, сколь многим она обязана Ванессе, Дэзи после этих слов поспешила согласиться. Ее студил как-нибудь обойдется без нее недельку-другую. Да и в отпуске последний раз она была бог знает когда — так давно, что и не вспомнить. И наконец, самое главное, нельзя рисковать потерей источника доходов, на что весьма прозрачно намекнула Ванесса.
Теперь на борту самолета «Аэрокоммандер», который должен был доставить Хэма, Топси и ее в Нассау, где им предстояло присоединиться к чете Валериан, нанявших для предстоящего путешествия яхту (за это время они уже успели превратить ее в плавающее подобие своей нью-йоркской квартиры), Дэзи размышляла о том, что в сущности сейчас, пожалуй, самое подходящее время, чтобы немного встряхнуться. После того скандала, когда она решительно воспротивилась тому, чтобы стать рекламой для «Элстри», у нее в студии начались постоянные конфликты. Норт, как ей казалось, считал, будто она нарочно постаралась сделать все, чтобы оскорбить важного клиента: атмосфера на работе сразу же стала напряженной и тяжелой.
В то время как самолет шел на снижение, Дэзи, пытаясь разобраться в своих чувствах, думала: что же все-таки больше всего вывело ее из себя? Она не испытывала злости или даже раздражения — нет, в том, как эти люди из корпорации к ней относились, рассматривая ее в качестве вещи (вещь под названием «блондинка»!), способной помочь им сбывать свой товар, не было ничего особенного. Ведь без ее согласия они и вправду не могли выполнить задуманное, что было им прекрасно известно. Дело заключалось в ином — именно поэтому она до сих пор не находила себе места. Дело было в том внезапном, как удар ножа, предостережении, вернее, угрозе того, что она фактически станет «княжной Дэзи». Станет ею не в узком кругу, а в «глазах общества», как это принято называть. Что может быть страшнее этой открытости для посторонних взглядов? Она как личность исчезнет, полностью слившись с образом той, другой Дэзи. Повсюду появятся ее фотографии, рекламные ролики с ее участием, портреты в газетах, изображения в витринах и на прилавках магазинов… И настанет время, когда ее новый образ неизгладимо запечатлеется в сознании миллионов потребителей всего западного мира. Случится то, от чего в своей взрослой жизни ей до сих пор как-то удавалось укрыться, ускользнуть и чего она больше всего опасалась, что ненавидела.
В Санта-Крусе она для всех была просто девушкой по фамилии Валенская. В студии Порта тот небольшой интерес, который кое-кто поначалу проявлял к ее титулу и всему ее прошлому, давно испарился, разве что кто-нибудь время от времени позволял себе пошутить по этому поводу. Для своих сослуживцев она была Дэзи-продюсер, точно знавшая, где и когда каждому надлежит быть во время съемок и почему все должно быть так, а не иначе. Лишь среди избранных, тех, кто знал ее отца, она была известна как княжна Дэзи. Но эти люди слишком хорошо помнили и уважали ее отца, чтобы проговориться.