В образе принимали участие мужчина и женщина, а также нечто, напоминающее увеличенного в пять раз человека, одетого в двенадцать раз укрупненное меховое пальто. Все они восседали в какой-то колеснице, продвигавшейся вперед в бликах и всполохах. Экипаж промчался по дороге, ведущей в Голывуд, и вскоре скрылся из видимости.
Спустя минуту или две на той же дороге показалось кресло-каталка с раскаленными докрасна осями. Сбившись в плотную кучу, на ней восседали какие-то орущие друг на друга люди, один из которых яростно крутил ручку на каком-то странном ящике.
Коляска испытывала заметные перегрузки, волшебники иногда отлеплялись от общей кучи и вынуждены были, отчаянно вопя, догонять коляску бегом, а догнав и запрыгнув обратно, снова начинали орать на соседей.
С поля было не видать, кто из волшебников отвечает за управление, однако со своей задачей он справлялся из рук вон плохо: коляску мотало во все стороны, а в конце концов и вовсе занесло на обочину, скатившись по которой, кресло проломило стенку подвернувшегося на пути сарая.
Один из крестьян тронул другого за рукав.
— Я такое дело в кликах видел, — сказал он. — Известный трюк. Влетают в сарай, а вылетают с другой стороны все в перьях и курах.
Другой поселянин задумчиво облокотился на мотыгу.
— Сейчас посмотрим, — сказал он.
— Говорю, все так и будет.
— Потому что в сарае никаких кур нет. Там капуста, тонн двадцать.
Раздался грохот, и коляска, продравшись сквозь другую стенку сарая, с бешеной скоростью устремилась к дороге. Во все стороны разлетались перепуганные куры.
Крестьяне уставились друг на друга, разинув рты.
— Вот конем меня! — проговорил один из них.
На горизонте показался Голывуд. Земные толчки стали заметно ощутимее.
Мерцающая колесница выскочила из небольшой рощицы и замерла на вершине гряды холмов, за которыми лежал городок.
Клубы тумана кружили над Голывудом. Из их нутра вырывались и скрещивались друг с другом яркие пучки света.
— Мы опоздали? — спросила Джинджер.
— Едва не опоздали, — отвечал Виктор.
— У-ук, — заключил библиотекарь.
Ноготь его метался взад-вперед, точнее справа-налево: орангутан торопливо читал древние пиктограммы.
— Я подозревал, что где-то ошибся, — говорил Виктор. — Эта уснувшая статуя… страж. Старые жрецы распевали свои песни, устраивали церемонии лишь затем, чтобы поддержать его бодрствование. Они хранили память о Голывуде.
— Но я-то ни о каком страже в жизни не слыхала!
— Ошибаешься. Если не в этой жизни, так в прошлой точно слыхала.
— У-ук! — пояснил эти слова библиотекарь, стуча ногтем по странице. — У-ук!
— Он сейчас говорит, что ты, вероятно, ведешь свою родословную от самой первой верховной жрицы. Он вообще считает, что все нынешние жители Голывуда являются потомками… Как бы тебе объяснить… Понимаешь, когда Твари первый раз просочились в это измерение, они разрушили весь город, а голывудцы рассеялись по всему Диску, но их потомки обладают способностью помнить то, что случилось с их предками… ну, представь себе огромный резервуар памяти, и вот все мы соединены с ним через особые каналы, и когда вся эта каша опять заварилась, мы все услышали зов и явились сюда, но ты одна поняла это дело правильно, только зов был слишком слаб, поэтому мог пробиться к тебе, только когда ты спала… Голос Виктора становился все тише, пока совсем не оборвался.
— И это все один «у-ук»? — подозрительно спросила Джинджер. — Это ты перевел мне его «у-ук»?
— Ну почему же один?
— В жизни я не слышала такой… такое… Пока Джинджер подбирала подходящее слово, ладонь более мягкая, чем самая бархатистая кожа, взяла ее за запястье. Она подняла глаза и увидела перед собой лицо, крайне походящее на спущенный футбольный мяч.
— У-ук, — проговорил библиотекарь. Минуту они с Джинджер смотрели друг другу в глаза.
— Да какая из меня верховная жрица? — затем сказала она.
— А как же сон, который ты мне рассказывала? — спросил Виктор. — В нем, между прочим, есть что-то очень жреческое. Я бы сказал очень… очень…
— У-ук.
— Да-да, священническое, — перевел Виктор.
— Подумаешь, сон какой-то, — раздраженно сказала Джинджер. — Я этот сон вижу с самого детства.
— У-ук, у-ук!
— Что он сказал?
— Он говорит, что, скорее всего, этот сон начал являться к тебе намного раньше, чем ты можешь представить.
Перед ними величественным сугробом или городом, сотканным из застывшего света звезд, серебрился Голывуд.
— Виктор, — позвала Джинджер.
— Что?
— А где все?
Виктор присмотрелся к городу. Там, где должны были метаться объятые ужасом людские толпы, там… там не было ни души.
Было лишь молчание, и лился свет.
— Где они? — повторила она. Он покосился на нее.
— Но ведь подземный коридор рухнул! — громко сказал он, словно считал, что тем самым превратит это в реальность. — И каменные плиты наглухо перегородили его!
— Знаешь ли, позвать пару троллей — и они его в два счета расчистят.
И Виктору вспомнилась та… как ее назвал библиотекарь… Ктхинематека. Первый сеанс, шедший без перерыва в течение нескольких тысяч лет. А еще он вспомнил людей, которые все это время сидели там. А тем временем над их головами меняли свой рисунок созвездия.
— Ну, они могли… могли куда-нибудь уйти, — предложил он малоубедительное объяснение.
— Никуда они не ушли, — возразила Джинджер. — И мы это оба понимаем.
Виктор обвел беспомощным взором искрящийся айсберг города.
— Почему мы? — спросил он. — Почему все это происходит именно с нами?
— Знаешь, все события имеют свойство с кем-нибудь происходить, — сказала Джинджер.
Виктор развел руками.
— И шанс дается только один, — сказал он. — Да?
— И когда тебе нужно спасти мир, тут же находится мир, который нужно спасти, — добавила Джинджер.
— Вот именно, — кивнул Виктор. — Повезло нам, правда?
Крестьяне осторожно сунули головы в открытую дверь сарая. Из полутьмы на них глядели стройные ряды кочанов.
— Говорил же, капуста здесь, — сказал один. — Никаких кур тут нет. Я капусту ни с чем не спутаю. Всегда ее узнаю.
В эту самую минуту, откуда-то издали и свысока, до них донеслись какие-то возгласы. Причем они приближались.
— Слушай, так тебя перетак, ты вообще понимаешь, что такое «лететь прямо»?
— Не надо было свешиваться вправо, аркканцлер!