Возможно, мне предстоит узнать настоящую дату своего рождения. Может, я родилась вовсе не первого июня, а восьмого или двенадцатого, а может, даже в мае. У меня не было истории, не было индивидуальности, кроме той, которую мне дали насильно, и вот теперь я наконец узнаю, кто я такая.
Вдруг окажется, что у меня есть брат или сестра? С одной стороны, я надеялась, что есть, но с другой — надеялась, что нет. Если я узнаю, что у нее были еще дети и их она оставила с собой, а меня бросила, это меня убьет. Где жила моя мать, после того как бросила меня, что она делала после этого? Может, она осталась жить в том же районе, и мы иногда даже проходили друг мимо друга на улице, а может, переехала в другой город. Возможно, движимая чувством вины, она стала трудоголиком и превратилась в успешную бизнес-леди, ученого или судью. Когда я свернула на Хоуп-стрит, в моей голове теснились голоса, высказывающие предположения одно противоречивее другого, они спорили и дрались между собой, пытаясь перекричать друг друга.
«Твоя мать поступила в художественную школу и стала художницей».
«Нет, она училась в Королевской академии драматического искусства и стала звездой».
«Нет, она стала учительницей начальной школы».
«Она была пианисткой!»
«Очнись, Роуз, твоя мать — шлюха и алкоголичка!»
«Нет, нет, нет, она стала акушером-гинекологом».
«Чушь собачья! Она работала на Би-би-си!»
Я припарковалась и вбежала в дом. В прихожей стояли коробки Тео, наглухо заклеенные липкой лентой, готовые к завтрашнему переезду. Мое сердце сжалось.
— Тео! — задыхаясь, крикнула я. Перешагнула через большой чемодан и побежала на кухню. Я взглянула на него — он улыбался.
— Привет, Роуз, — мягко произнес он. — Готова?
Я кивнула. Он протянул мне письмо. Задержав дыхание, будто я собиралась нырнуть в реку, я разорвала большой коричневый конверт со штампом «Конфиденциально» и вынула маленький конвертик кремового цвета. Номер абонентского ящика был выведен аккуратными буквами шариковой ручкой, но, взяв конверт в руки, я почувствовала, что сердце упало. Я думала, конверт будет толстым, ведь внутри, по моим предположениям, должны были быть целые страницы объяснений, извинений и подробное семейное древо. Но, к моему разочарованию, письмо было тоненьким. Как письмо, где вам сообщают, что вы не приняты на работу. Я вернула конверт Тео.
— Открой ты, — прошептала я.
— Нет, оно твое. Ты сама должна открыть.
— Я хочу, чтобы ты это сделал. Пожалуйста, Тео. В конце концов, ты заварил эту кашу.
Он поджал губы.
— Ну… хорошо.
Он поддел ярлычок пальцем и вынул одинокий листок белой пергаментной бумаги, исписанный лишь с одной стороны. Пробежал глазами, медленно кивнул, поднял бровь и протянул письмо мне. Я взглянула на обратный адрес: Кросс-стрит, 12, Чэтхем, Кент.
Дорогой абонент, меня заинтересовало ваше объявление в «Чэтхем ньюс». Но прежде чем связаться с вами лично, мне бы хотелось выяснить две вещи. Имя девочки, о которой идет речь в объявлении, случайно не Роуз? И есть ли у нее особые приметы?
Письмо было подписано Марджори Уилсон (миссис). Телефона не было, только адрес.
— Думаешь, это моя мать? — спросила я Тео.
Он еще раз взглянул на письмо.
— Нет. Если бы это была она, ей ни к чему было бы спрашивать твое имя. Твоя мать знает, как тебя зовут, где она тебя оставила, в какой день, в каком году. Почерк неровный, думаю, это довольно пожилая женщина. Скорее всего, она просто знает твою мать или знала ее в прошлом. — Мое сердце подпрыгнуло, как во время прыжка на тарзанке. Она знала мою мать. Мне пришло письмо от женщины, которая знала мою мать! — Думаю, нужно ответить немедленно.
— Может, предложить встретиться?
— Еще рано. Просто напиши, что тебя зовут Роуз. Посмотрим, что еще она сможет сообщить.
Я кивнула и подошла к столу.
Дорогая миссис Уилсон, — написала я. От волнения пальцы тряслись. — Большое спасибо за письмо. Да, девочку зовут Роуз, эта девочка — я, и у меня есть особые приметы — родимое пятно в форме Индии на левом бедре. Если вы располагаете какой-либо информацией о моей настоящей матери, которую я пытаюсь найти, пожалуйста, позвоните мне как можно скорее по любому из указанных телефонов, и я сразу же вам перезвоню. Большое спасибо за ответ.
Я подписалась как «Роуз Райт», чтобы сохранить инкогнито: вдруг миссис Уилсон читает «Пост». К тому же я пока еще Роуз Райт, подумала я, наклеивая марку. Но, к счастью, ненадолго. Как мне только пришло в голову вернуться к Эду? Нас разделяли тысячи световых лет.
Я побежала к почтовому ящику на углу и опустила письмо, потом взглянула на часы. Половина третьего. Я знала, что нужно возвращаться на работу, но мне это было не по силам. Последние несколько часов меня совершенно вымотали.
— Ну и утро, — пробормотала я, толкнув дверь. И тут все стрессы сегодняшнего дня навалились на меня разом. Письмо Джона, мысль о том, что он лежит в больнице и умирает; воспоминание о ссоре и окончательном разрыве с Эдом; осознание того, что миссис Уилсон может привести меня к моей матери — моей матери, моей МАТЕРИ! — и переезд Тео. Волна эмоций нахлынула как цунами. Я упала на кухонный стул.
— Роуз! — воскликнул Тео. Он доставал с полки кулинарные книги. — Роуз, что стряслось?
— Все, — ответила я. При взгляде на полупустую полку из глаз брызнули слезы. — Слишком много… потрясений за один день. — В горле набух комок, слова давались мне с трудом.
— Ты слишком переволновалась, — нежно произнес Тео. Он подошел, сел рядом со мной и накрыл мою левую руку своей ладонью. — Ты понимаешь, что твоя мать уже близко, — пробормотал он. Я кивнула. — И, думаю, тебя это путает. — Я опять кивнула. Он был прав. Ведь долгие годы мысль о моей матери оставалась всего лишь предположением, а теперь она вот-вот станет реальностью. — Ты правильно делаешь, что ищешь ее, — ласково произнес Тео. — Ты правильно делаешь, Роуз, — не плачь.
— Я плачу не из-за нее, — сорвалась я. — А из-за всего остального.
— Из-за чего?
Я покачала головой.
— Ух, ух, ух — не могу сказать. Сегодня у меня был самый… — я подняла глаза к потолку, — … самый невероятный день. — Мне было слишком стыдно за Эда, и я не могла рассказать Тео о письме Джона. — Плюс ко всему ты уезжаешь, — прорыдала я. Посмотрела на коробки, скопившиеся в коридоре, и рот передернуло от горя. — Ты бросаешь меня, Тео. Меня все бросают. Прощай, любовь моя, — и она тоже так поступила. — Он обнял меня за плечи, а по правой щеке у меня бежала слеза. — О боже, ну и утро выдалось, — простонала я. Я так рыдала, что чувствовала, как в ямке внизу горла скапливаются слезы. — Извини, — промямлила я. Тео протянул мне рулон бумажных полотенец. — Ты, наверное, думаешь, что я истеричка.