— Признались, что Он — единственный?
— Нет, я призналась не в этом. Я рассказала ему о своей матери, и поэтому он — мой избранник, потому что я рассказала именно ему, и никому другому. Понимаете, я открыла ему кое-что невероятно важное о своем прошлом.
— Вы можете рассказать Ему все, что угодно. Он вас услышит.
— Вы правы, — сказала я, расставляя чашки. — Он все слышит, точнее, слышал. Если бы я раньше все поняла.
— Иногда людям нужно много времени, чтобы прийти к Господу, — мягко проговорил мужчина.
— Нет, не к Господу. К Тео.
— Да, к Тео. Тео и значит Бог. Можете называть его Тео, Бог, Иегова — как пожелаете. Мы знаем, о ком вы говорите, — и Он тоже знает.
— Нет, Тео — мой сосед по дому, это он — моя судьба. — Они неловко поежились на стульях. — И я его обидела.
— Но Он простит вас.
— Вы действительно так считаете?
— Да. Он простит вас, — утешил меня мужчина. — Потому что Он — ваш друг.
— Да, вы правы. Он мой друг, — сказала я. — Он был моим другом все это время. Сахарозаменитель сойдет? — спросила я.
— Просто поверьте в Него, — сказали они.
— Я верю, — ответила я, открывая молоко. — Я знаю, что могу ему доверять. Но понимаете, сегодня мы впервые были близки, а я только что порвала с мужем, с которым мы до этого помирились, но теперь уж точно расстались, потому что я обнаружила, что он отказался помочь своему брату, который умирает от лейкемии, — понимаю, это ужасно, я сама была в шоке. Потом я поехала домой, потому что Тео получил важное письмо — о моей матери, которую я никогда не видела. И вот я была сама не своя из-за всего этого, Тео обнял меня, потом я его поцеловала — и не успела опомниться, как мы уже занимались любовью! Но тут все пошло не так, потому что он обвинил меня в том, что я помогаю людям из эгоизма, чтобы не чувствовать себя ущербной из-за того, что я не нужна моей матери, — а это так, иначе она бы не бросила меня, когда я была младенцем, — и понимаете, я только что порвала с Эдом — это мой бывший муж, — наконец-то оставила его после того, как мы почти помирились, и я сказала: нет, Тео, это неправда. Я помогаю людям от души, потому что мне это нравится, но он сказал, что я сама себя обманываю. Поэтому я накричала на него, и он ушел в агентство недвижимости забрать ключи от новой квартиры — он сегодня переезжает. Понимаете, самоеужасное — то, что я понятия не имела, что у него ко мне есть чувства. Точнее, я не видела, не смогла прочитать между строк, ведь сегодня он признался, что любит меня уже давно, а я не понимала этого, потому что была слепа; а когда мы так сильно поссорились, я послала его в задницу, и теперь у меня в голове полная путаница. Теперь он ушел, и я здесь совсем одна; мне придется жить одной, без него, я этого не вынесу, и я не знаю, что делать! — Свидетели Иеговы встали. — О боже, у меня столько проблем, — проревела я.
— Проблемы! Проблемы! — прокричал Руди.
— У меня совершенно безумный день. Мне необходимо было хоть с кем-то поговорить. Хотите печенье?
— Нет, спасибо, мадам. Нам пора.
— Но вы же только пришли.
— Ну, — свидетели Иеговы переминались с ноги на ногу, — нам нужно обойти другие дома.
— Вы даже чаю не выпили.
— Нет, спасибо.
— Может, кусочек пирога? Кажется, у меня где-то был отличный баттенбургский пирог.
— Спасибо, нет. Благослови вас Бог, мадам, и не волнуйтесь. Иегова вас любит. До свидания.
— Заходите еще, — сказала я, когда они открыли входную дверь. — Пожалуйста. В любое время. Заходите непременно! — крикнула я им вслед, когда они спустились по дорожке. Они открыли калитку и ушли.
Часы показывали половину шестого. Теперь уже нет смысла возвращаться на работу. Я поднялась в комнату Тео и с гулко бьющимся сердцем распахнула дверь. Дверца шкафа была приоткрыта, вешалки тихо позвякивали, цепляясь друг за друга на легком сквозняке. Каминная доска опустела, поверх слоя пыли остался отпечаток фотографии его матери. Телескоп исчез, кипа бумаг больше не валялась на столе. Я вспомнила тот день, когда была гроза, я вошла в его комнату запереть окно и увидела дневник. У него был неразборчивый почерк, но я кое-что вспомнила. «Роуз… очень… о… нж… на». Он имел в виду «обижена», а не «подвижна», как я тогда подумала. Теперь я поняла, что он видел меня насквозь. Еще там было «но… з… ор… ая». Вздорная. Именно это он мне только что и заявил. Я взглянула на его кровать. На ней остался один голый матрас. Я легла на него, опустила голову на жесткую подушку и закрыла глаза. Я представила, как он лежал на этой кровати каждую ночь, зная, что я сплю в комнате рядом. Просунув руку под подушку, я что-то нащупала — это была его старая футболка. Я приложила ее к лицу.
— Ох, Роуз, — пробормотала я. — Ну и дел ты наделала.
Я чувствовала себя старой развалиной, как здание, приготовленное под снос и ждущее удара свинцового шара. А ведь сегодня мне вести эфир. Мне было так плохо, я не могла оставаться в одиночестве. Мне необходимо было с кем-то поговорить. Просто необходимо. Я взглянула на часы. Без двадцати семь. Бев наверняка уже дома, и она не будет против. Я поговорю с ней, потом поеду на радио: да, так я и сделаю. Я встала, пошла в ванную, умылась. В раковине лежал волос Тео. Заглянув в зеркальный шкафчик, я увидела, что его полочка опустела. Моя зубная щетка стояла в стаканчике, печальная и покинутая; на сушилке висело одинокое полотенце. Я спустилась, взяла ключи и пошла к Бев. Позвонила в дверь, и мне открыл Тревор. Он махал хвостом.
— Привет, Трев, — поздоровалась я, и он впустил меня в дом. Я пошла за ним в прихожую: его когти щелкали по новому паркету. — Бев! — позвала я. — Это Роуз. Зашла поболтать и извиниться, что не пришла сегодня на работу. Понимаешь… — Я замерла как вкопанная. — Ой! — еле слышно ахнула я. — Привет, — произнесла я в полном недоумении. И покраснела.
— Привет, Роуз, — ответил Генри.
Я засмеялась, чтобы скрыть удивление — и смущение. Генри шагнул вперед и чмокнул меня в щеку.
— Генри, — изумленно воскликнула я. — Что ты здесь?..
Я замолкла как раз вовремя. И, переведя взгляд с него на Беверли, все поняла. Ее лицо сияло от счастья. Это было очевидно.
— Мы как раз решили выпить по коктейлю до ужина, — сказала Бев. — Может, присоединишься? Генри, дорогой, сделай Роуз большую порцию джина с тоником — по-моему, у нее был очень трудный день.
Тревор достал джин из бара с напитками, а Генри принес тоник из холодильника.
— Ну и ну, — воскликнула я. Улыбнулась и пожала плечами. — Почему вы мне не сказали?
Генри достал бокал. Беверли залилась краской.
— По разным причинам, — заговорила она. — Во-первых, мы и сами были не уверены до недавнего времени.
— И когда же вы поняли?