– И тем не менее мы не какие-то там варвары, – мягко возразил Аристократ. – Здесь вам оружие не потребуется.
– Не варвары? – переспросил Ворбис. – А кто сжег наши корабли?!
Аристократ поднял руку.
– Этот вопрос будет обсуждаться в другое время. Я должен исполнить приятную обязанность показать вам ваши комнаты. Уверен, после столь длительного путешествия вам захочется отдохнуть. Вы имеете право ходить в пределах дворца где захотите. Если вы вознамеритесь заглянуть туда, где ваше присутствие нежелательно, стражники быстро и тактично сообщат вам об этом.
– А покинуть дворец мы можем? – холодно вопросил Ворбис.
Аристократ пожал плечами.
– Ворота охраняются, только когда идет война, – сказал он. – Если запомнили дорогу, можете ей воспользоваться. Но должен вас предупредить, что праздные прогулки по лабиринту вряд ли разумны. Наши предки отличались достойной сожаления подозрительностью и по причине этой врожденной недоверчивости установили множество ловушек, которые мы исключительно из уважения к традициям содержим в смазанном и взведенном состоянии. А сейчас не соблаговолите ли последовать за мной?…
Омниане старались держаться вместе, пока Аристократ показывал им дворец. Здесь было много фонтанов. Много садов. Тут и там люди сидели маленькими группками и не занимались ничем, кроме разговоров. Эфебы, казалось, имели весьма смутное представление о понятиях «снаружи» и «внутри» – за исключением, конечно, опоясывающего дворец лабиринта, призванного четко определять разницу между этими словами.
– Опасность поджидает нас здесь на каждом углу, – тихо произнес Ворбис. – Любой человек, нарушивший дисциплину или вступивший в общение с местным населением, обязан будет объяснить свое поведение инквизиторам. И подробно.
Брута посмотрел на женщину, наполнявшую из колодца кувшин. Ничего воинственного в ее действиях он не углядел.
Он снова испытывал странное чувство раздвоенности. На поверхности находились мысли Бруты, которые полностью соответствовали образу мыслей, одобряемому Цитаделью. Это было гнездо безбожников и нечестивцев, мирская сущность которого служила плодородной почвой для инакомыслия и ереси. Несмотря на яркий солнечный свет, в действительности здесь правили тени.
Но несколько ниже расположились мысли Бруты, который наблюдал за Брутой изнутри…
Ворбис выглядел здесь чужим. Он был слишком резок и неприятен. И Бруте хотелось узнать побольше о городе, где гончар нисколько не удивляется, когда к нему подбегает голый и мокрый человечек и начинает чертить треугольники на стенах его лавки. Брута чувствовал себя большим пустым кувшином. А всякая пустая вещь требует наполнения.
– Это все твои проделки? – шепнул Брута.
Сидящий в коробе Ом посмотрел на форму мыслей Бруты и попытался быстренько что-нибудь придумать.
– Нет, – откликнулся он.
Это, по крайней мере, было правдой. Случалось ли такое раньше?
Неужели так оно и было тогда, в первые дни? Вероятно. А сейчас все было таким смутным, таким расплывчатым. Он не помнил сами мысли, помнил только их форму. Все было окрашено в яркие цвета, все росло не по дням, а по часам, он сам рос, мысли и разум, их вырабатывавший, развивались с одной скоростью. Неудивительно, что он забыл те времена. Это все равно как огонь пытался бы вспомнить форму языков пламени. Но ощущение – это он еще помнил…
С Брутой он ничего такого не делал. Брута делал все сам. Он начинал мыслить благочестиво. Начинал становиться пророком.
Эх, посоветоваться бы с кем-нибудь… С кем-нибудь понимающим.
Но он же в Эфебе, не так ли? В стране, где люди зарабатывают на жизнь тем, что пытаются все и вся понять.
Омниан разместили в небольших комнатах, расположенных вокруг центрального внутреннего двора. В центре двора бил фонтан и росла небольшая группа приятно пахнувших сосен. Легионеры подталкивали друг друга локтями. Люди считают, что солдаты думают только о сражениях, но серьезные профессиональные солдаты куда чаще думают о еде и теплом местечке для сна – потому что эти две вещи крайне редко встречаются в достатке, тогда как сражений хватает с лихвой.
В комнатушке Бруты стояли ваза с фруктами и блюда с холодным мясом. Но это потом, сначала нужно позаботиться о ближнем. Он вытащил Великого Бога из короба.
– Здесь есть фрукты, – сказал он. – А что это за ягоды?
– Виноград, – ответил Ом. – Из него делают вино.
– Ты уже упоминал это слово. Что оно значит?
Снаружи раздался крик.
– Брута!
– Это Ворбис. Нужно идти.
Ворбис стоял в центре своих покоев.
– Ты что-нибудь ел? – грозно вопросил он.
– Нет, господин.
– Фрукты и мясо, Брута. А сегодня – постный день. Нас пытаются оскорбить!
– Гм. Может, они не знают, что сегодня – постный день? – осмелился высказать свое мнение Брута.
– Невежество – тот же грех, – заявил Ворбис.
– Урн, VII, стих 4, – машинально определил Брута.
Ворбис улыбнулся и похлопал Бруту по плечу.
– Ты просто ходячая книга, Брута. Семикнигус прямоходякус.
Брута уставился на свои сандалии.
«Он прав, – подумал он. – Я совсем забыл о том, какой день сегодня. По крайней мере, не хотел вспоминать об этом».
А потом он услышал эхо собственных мыслей: «Это самые обычные фрукты, мясо и хлеб, не более. Не более того. Постные дни, скоромные дни, дни всевозможных пророков, сытные дни… кому это надо? Богу, у которого сейчас одна проблема – как бы дотянуться до еды?
Может, он перестанет хлопать меня по плечу?»
Ворбис отвернулся.
– Я должен напомнить об этом другим? – спросил Брута.
– Нет. Уверен, нашим посвященным в сан братьям напоминание не потребуется. Что же касается легионеров… думаю, вдали от дома некоторое отклонение от норм вполне допустимо.
Брута вернулся в свою комнатушку.
Ом по-прежнему сидел на столе, поедая глазами дыню.
– Я чуть было не совершил страшный грех, – сообщил ему Брута. – Чуть было не съел фрукты в день, когда их есть запрещено.
– Ужас, просто ужас, – пробормотал Ом. – Отрежь-ка мне дыни…
– Но ведь сегодня нельзя!
– Можно, можно… Режь.
– Но именно фрукт некогда породил все те пагубные страсти, которые с тех пор терзают наш мир, – возразил Брута.
– Фрукт способен породить только излишнее скопление газов в кишечнике, – ответил Ом. – Режь дыню, говорю.
– Ты меня искушаешь!
– Не искушаю, а даю разрешение. Специальное освобождение от обета! Да разрежешь ты наконец эту проклятую дыню или нет?!