Все эти чудесные картинки, моментально придуманные и перенесенные на бумагу ребенком, я с любопытством разглядываю, тщетно надеясь разглядеть среди них решение задачи.
— На сколько больше осталось пачек черного чая, чем зеленого? — пытаюсь я помочь молодому дарованию.
— Надо мыслить масштабно и глядеть в корень, а не мелочиться с этими пачками, — поясняет мне продвинутый ребенок, успевший досконально погрузиться во все тонкости чайной церемонии. — Черный чай отчего-то покупают реже, чем зеленый…
На своем приусадебном участке семья вырастила 56 килограммов огурцов, а перца в восемь раз меньше. Вместо краткой записи условия задачи, требуемой учительницей, я держу в руках трогательные пасторали. Зеленый домик с белыми ставнями и ярко-желтым забором, широкая деревянная скамья у высокого крыльца, заросли мальвы и лилий в палисаднике. Рядом с домом две большие теплицы, баня с открытой терраской, гараж. Яблони с налившимися плодами, неистребимые кусты хрена, молодые прижившиеся деревца облепихи и терна. Девчушка в красной куртке и сапожках озорно смеется, запрокинув голову и обнажив ровные белоснежные зубы. Молодая стройная женщина с пышной короной из светло-русых волос держит в руках салатник с помидорами, огурцами и перцем. Мужчина склонился и колдует над мангалом…
— Мам, это наша усадьба! — горделиво демонстрирует дочка свою работу. — Красиво, правда?
— Правда, — искренне соглашаюсь я. — А решение задачи?
— Я сейчас все доделаю. Только дорисую осенний закат, туман над речкой, последние фиолетовые георгины и ярко-желтые ветки старой лиственницы на фоне голубого неба. И возьмусь за математику!
Я свято чту завет профессора Преображенского не читать никакой прессы. Я предпочитаю блоги любимых писателей и журналистов. И буквально давеча из дамского любопытства я перешла по ссылке на сайт известного федерального издания. Сказать, что меня ошеломила тамошняя публикация — значит стыдливо промолчать или вообще прикинуться неграмотной.
Речь в статье шла об очередях — непременных символах минувшей советской эпохи и атавизмах эпохи современной, более прогрессивной и здравомыслящей. Автор почти социологического исследования изучал сегодняшнюю ситуацию: кто выстраивается в очередь, за каким товаром или услугой. Журнал с российским флагом на всех страницах, статья, написанная в канун президентских выборов, — все вместе рисовало высокодуховного столичного очередника. Граждане великой державы устраивали очередь в музеи, чтобы попасть на выставку всемирно известных художников, в консульские отделы иностранных посольств, дабы объехать полпланеты, в монастыри, надеясь прикоснуться к мощам святых и даже в предприятия фастфуда, чтобы скоротать время. И не было в этом парадно-официальном показушном списке ни одной ветеринарной клиники, управляющей компании, БТИ, налоговой инспекции или банального овощного магазина…
Для меня же, озадаченной провинциалки, очереди никогда не угрожали исчезнуть. Я не помню дней без очередей, разве что те счастливые моменты, когда я уезжала на отдых в усадьбу.
Очереди, в которых я регулярно стою, — унылые вереницы усталых людей, ожидающих возможности заплатить за выбранные продукты в супермаркете, подтвердить право на льготу в налоговой инспекции, пожаловаться директору управляющей компании на холодные батареи в квартире, рассчитаться за условно предоставляемые коммунальные услуги в отделении Сбербанка, получить посылку на почте, пройти ежегодное флюорографическое обследование.
Устыдясь своего почти ежедневного стояния в столь прозаических и заурядных очередях, далеких от предлагаемого центральной прессой идеала, я решила реабилитироваться в собственных глазах. Подруга предлагала мне провести время за границей — съездить в Прагу, прокатиться до Парижа… В связи с этой предполагаемой поездкой я могла бы попредставлять себя в очередях за билетами на самолет (не говоря уже о визах!).
Моя дочка-четвероклассница, ученица муниципальной средней школы, вместе со своими одноклассниками была обязана сдать анализы. К бумажному направлению была присовокуплена пустая стеклянная бутылочка в качестве тары под анализ. Я робко предложила ребенку использовать для сбора материала специальный прозрачный пластиковый контейнер с ярко-красной крышечкой и подобием лопаточки.
— Нет, нельзя, меня заругают! — испуганно засопротивлялась малышка. — Нам всем велели принести анализы в поликлинику обязательно в выданных бутылочках.
В бутылочках — так в бутылочках. Утром следующего дня я с бутылочкой в руке стояла в дверях районной поликлиники. Причем стояла в дверях не в фигуральном, а в буквальном смысле, поскольку именно там клубился хвост очереди, состоящей из желающих сдать анализы и дополнительно предоставить своего ребенка живьем в качестве источника материала для лабораторных исследований. Над родителями и детьми самых разных возрастов, от грудничков до подростков, витали самые разнообразные, но одинаково стойкие ароматы: от использованных памперсов до сигаретного дыма.
И я, как истинная российская мама, с честью отстояла и эту очередь.
А вы говорите: очередь на экспозицию в музей, очередь на экскурсию в Кремль, очередь на курсы вышивки золотым шелком по зеленому бархату…
Наше дело — это очередь сдать кал ребенка на анализ на яйцеглист!
Велели принести анализы обязательно в выданных бутылочках!
В последние дни развлекаюсь тем, что объясняю дочке тонкости использования единиц времени в непростой науке математике. Подобно многоопытным педагогам не ограничиваюсь сухими теоретическими выкладками и щедро сыплю практическими примерами.
— Сто лет складываются в столетие, или век. Сейчас на дворе бушует и резвится двадцать первый век. Вот ты родилась в двадцать первом веке, а я в двадцатом, ушедшем. И замечательно не только это: ты родилась в третьем тысячелетии, а я во втором.
— Ты родилась в прошлом тысячелетии? — ужаснулась дочка так, что я почувствовала себя ровесницей египетских мумий.
— Ну да. Ведь время — это просто условность. Отношение к нему и восприятие его сильно меняются с возрастом. Это в десять лет тебе кажется, что год или даже тысячелетие — это безумно много. На самом деле — это до обидного мало.
Детское время тянется лениво и неторопливо, сколько ни подгоняй. Я помню, что обещание родителей купить мне собаку через год восприняла как завуалированный вежливый безопасный отказ. Потому что девчоночий год — это бескрайние нагромождения бесконечно длинных и бессрочных вечных тысячелетий.
А еще я помню, как, будучи исключительно политически грамотной и морально устойчивой детсадовкой, приставала к родителям с наивными вопросами о том, видели ли они живьем дедушку Ленина. И мамин смех очень меня обидел.
Моя дочка — дитя своей эпохи — не терзала меня расспросами о личном возможном знакомстве с вождями мирового пролетариата, зато, проштудировав все тома энциклопедии Брэма о жизни животных, спрашивала, встречала ли я в дикой природе жирафов, гиппопотамов и мамонтов, причем последние интересовали ее больше остальных.