— Кайе, я тревожусь за тебя, — сказал аптекарь. — Только работа и никакой радости. Все еще не накопил на машину?
В деревне все знали, что Кайе так много работает, чтобы купить машину. У него не было девушки.
— Слышали когда–нибудь о «Мариттима–фраскати»?
— Нет. И думаю, что вообще никто о такой не слыхивал.
Кайе с сожалением посмотрел на аптекаря.
— Два года подряд выигрывала гонки в Авиньоне — была лучше «ягуаров», «мерседесов» и всех остальных. Гарантированно делает сто тридцать по прямой. Самая прекрасная машина в мире. У Даггетта есть одна такая в нью–йоркском магазине. — Кайе привстал на цыпочки. — У нас здесь никто ничего подобного не видел. Никто.
— Почему ты не хочешь поговорить о «форде», или «шевроле», или еще о чем–нибудь, что мне известно? «Мариттима–фраскати»?
— Не тот класс. Вот почему я о них не говорю.
— Класс! Вы только послушайте, кто рассуждает о классе! Он моет полы, драит машины, обслуживает столы, заливает бензин, и ему нужен класс или ничего!
— У вас свои мечты, у меня — свои, — сказал Кайе.
— Я мечтаю о том, чтобы быть молодым, как ты, и жить в деревне такой же милой и приятной, как эта, — сказал аптекарь. — Ты можешь получить класс и…
Когда Кайе вошел, осанистый Даггетт, типичный житель Нью–Йорка, который держал открытым это отделение своего магазина только летом, продавал машину джентльмену в твиде, с изысканными манерами.
— Мистер Даггетт, я вернулся, — сказал Кайе.
Даггетт не обратил на него никакого внимания. Кайе уселся на стул ждать и мечтать. У него сильно колотилось сердце.
— Понимаете, это не для меня, — сказал посетитель. Он с удивлением смотрел на МГ, приземистую спортивную машину. — Это моему мальчику. Он говорил об одной из этих штучек.
— Прекрасная машина для молодого человека, — сказал Даггетт. — И для спортивной машины вполне разумная цена.
— Он сейчас бредит какой–то другой машиной, что–то вроде Мара…
— «Мариттима–фраскати», — сказал Кайе.
Казалось, Даггетт и посетитель удивились, обнаружив рядом с собой Кайе.
— М–м, да, именно это, — сказал покупатель.
— У меня в городе есть одна такая. В начале недели я мог бы доставить ее сюда.
— Сколько?
— Пятьдесят шесть сотен и пятьдесят один доллар, — сказал Кайе.
Даггетт вяло, с досадой ухмыльнулся.
— У тебя, Кайе, хорошая память.
— Пятьдесят шесть сотен! — сказал покупатель. — Я люблю моего мальчика, но у любви есть пределы. Беру эту. — Он вынул из кармана чековую книжку.
Длинная тень Кайе легла на чек, который выписывал Даггетт.
— Кайе, будь добр. Ты загораживаешь свет.
Кайе не двинулся.
— Кайе, что тебе нужно? Почему бы тебе не подмести заднюю комнату или заняться бы еще каким–нибудь делом?
— Я просто хотел сказать, — сказал Кайе, часто дыша, — что когда вы закончите с этим джентльменом, я хотел бы заказать «Мариттима–фраскати».
— Ты что? — сердито спросил Даггетт.
Кайе вынул свою чековую книжку.
— Отстань! — сказал Даггетт.
Покупатель засмеялся.
— Вы поняли, что у меня к вам серьезное дело? — сказал Кайе.
— Я займусь тобой, детка. А сейчас сядь и подожди.
Кайе сидел, пока покупатель не ушел.
Тогда Даггетт медленно, со сжатыми кулаками двинулся к Кайе.
— Ну–с, молодой человек, твое дурацкое дело чуть не сорвало мне продажу.
— Мистер Даггетт, даю вам две минуты на то, чтобы позвонить в банк и узнать, есть ли у меня деньги, или я куплю себе машину в каком–нибудь другом месте.
Даггетт позвонил в банк.
— Джордж, это Билл Даггетт. — Он презрительно хихикнул. — Слушай, Джордж, Кайе Хиггинс хочет выписать мне чек на пятьдесят шесть сотен долларов… Вот и я говорю. Ручаюсь, что он… О'кей, я подожду. — Он постукивал пальцами по столу и старался не смотреть на Кайе. — Прекрасно, Джордж. Спасибо. — Он повесил трубку.
— Ну? — спросил Кайе.
— Я позвонил, чтобы удовлетворить свое любопытство, — сказал Даггетт. — Поздравляю. Я поражен. Вернемся к делу.
— Это мои деньги. Я их заработал, — сказал Кайе. — Я работал и копил их четыре года, четыре долгих паршивых года. Теперь я хочу эту машину.
— Я думал, ты шутишь.
— Я не могу думать ни о чем, кроме этой машины, и вот теперь она может стать моей. Этот проклятущий автомобиль, которого здесь никто отродясь не видывал.
Даггетт еле сдерживал раздражение.
— «Мариттима–фраскати» — это игрушка для махараджи или для Техасского нефтяного барона. Парень! Пятьдесят шесть сотен долларов! Что у тебя останется на счете?
— Хватит на страховку и несколько баков горючего. — Кайе встал. — Если вы не хотите иметь со мной дела…
— Ты, должно быть, болен, — сказал Даггетт.
— Вы, мистер Даггетт, поняли бы, если бы выросли здесь, а ваши родители разбились бы насмерть.
— Вздор! Да что такого особенного в этой деревушке? Ты еще не пожил в городе. Как бы то ни было, для чего тебе эта машина?
— Эта машина чертовски много значит для меня — и как раз вовремя. Я собираюсь начать жить, мистер Даггетт. Так что в начале следующей недели, мистер Даггетт?
Послеполуденная тишина деревни была нарушена жужжанием стартера и благородным рокотом великолепного мотора.
Кайе погрузился в лимонно–желтое кожаное кресло нежно–голубой «Мариттима–фраскати», вслушиваясь в сладчайший шум, который следовал за каждым ласковым нажатием носка его ботинка. Кайе ослеплял чистотой, его волосы были только что пострижены.
— Не гони, пока не пройдешь тысячу миль, слышишь? — сказал Даггетт. У него было приподнятое настроение, пришедшее на смену удивлению от причудливого поступка Кайе. — Там под капотом — драгоценность высокой пробы, и лучше обращаться с ней по всем правилам. Первую тысячу — не превышай шестидесяти, потом до трех тысяч — не больше восьмидесяти. — Он засмеялся. — И не пытайся понять, на что она действительно способна, пока не проедешь на ней пять тысяч. — Он хлопнул Кайе по плечу. — Смири свое нетерпение, парень. Не беспокойся — все будет в порядке!
Кайе снова включил зажигание. Казалось, он вовсе не обращает внимания на собравшуюся вокруг него толпу.
— Как вы думаете, сколько таких во всей стране? — спросил Даггетта Кайе.
— Десять—двенадцать. — Даггетт подмигнул. — Не волнуйся. Все они в Далласе или в Голливуде.
Кайе спокойно кивнул. Ему хотелось выглядеть человеком, который сделал разумное приобретение и теперь, довольный вложением своих денег, собирается отвезти покупку домой. Он переживал прекрасный, радостный момент, но он не улыбался.