— Предположим, патефон не сломался, а его разбил поручик Гаравский, когда собрался с ним ехать в полковой лазарет к медичкам, — поправил его штабс-капитан. Он не любил неточностей и предпочитал называть вещи своими именами. — Помню. Я тогда на следующий день запретил полеты, чтобы вы в воздухе лбами не столкнулись. Слышал вашу песню. Душевно поете. Значит, говоришь, Денисов. Голос хороший, а вот слуха нет. Хороший летчик. Выше всех похвал. Вот только форму носить не умеет. — Без всякого перехода начштаба громко рявкнул: — Дежурный, ко мне!
Глотка у начштаба была луженая. Настоящий командирский голос. В полуоткрытую дверь просунулась голова дежурного:
— Вызывали, господин штабс-капитан? У меня на проводе корректировщики.
Прапорщик Денисов был верен себе. Портупея скособочена, пряжка где-то на боку. Шлейка, пропущенная под погоном на правом плече, перекручена.
— Подождут, — отмахнулся начштаба. — Зайдите, батенька. Говорят, вы немецкий знаете? Песни на нем поете. Самородок вы наш.
Дежурный по штабу улыбнулся.
— Есть такое дело. Немного, — он незаметно показал Акиму кулак.
— Не надо скромничать, — серьезно сказал Буслаев, — и знаки нехорошие показывать товарищу по оружию тоже не надо. Так что с немецким?
— Учил в университете.
— Долго?
— Отчислили со второго курса, в самом конце второго семестра.
— То, что надо, — начштаба радостно потер руки. Было непонятно: он радуется, что того отчислили или что он знает немецкий. — Просто чудно! — Не надо смущаться, как красна девица. В авиации грамотные люди до зарезу нужны, — Буслаев показал, как нужны, проведя ребром ладони по горлу. — Садитесь, батенька, на мое место. — Он встал из-за стола. Подошел к поручику и поправил портупею.
Перед молодым человеком на столешницу лег вымпел — треугольный кусок белой ткани со свинцовым грузом на конце.
— Надо написать какую-нибудь гадость про Вильгельма. Да позабористее, чтобы проняло и надолго запомнилось. Сможете, голубчик?
— Это судьба… — поручик облизнул вмиг пересохшие губы. — Меня со студенческой скамьи вышибли за то, что написал ругательство на доске в лекционной аудитории на перемене. Я не успел закончить фразу, что это Васька из второй группы, э-э… скотина эдакая. Профессор не поверил. Решил, что это про него. За это меня и отчислили. Давно мечтал повторить.
— Судьба, — эхом повторил Аким.
— Что хоть написали, лингвист вы наш? — неподдельно заинтересовался начштаба. — Переведите.
— Простите, не могу. Язык не поворачивается сказать вслух, — Денисов густо покраснел. — Могу написать.
— Тогда пишите, — штабс-капитан сунул летчику в руку синий химический карандаш.
Недоучившийся студент начал старательно выводить буквы на белом полотне. От усердия даже язык высунул. Фуражку сдвинул на затылок, чтобы не сползала на глаза. Он старательно выводил острые буквы готического шрифта. Слова складывались в длинные предложения. Похоже, Денисов поскромничал про ругательство, адресованное неизвестному Васе. Текст послания не уместился на одной стороне вымпела. Военлет расписался. Буквы становились меньше, текст изощреннее. О его содержании можно было лишь догадываться. Если уж профессора, закаленного постоянным общением со студентами, проняло, то уж немцам точно мало не покажется.
— Второй вымпел дать? — озаботился штабс-капитан.
— Не надо. Я уже закончил, — Денисов отложил карандаш.
— Молодец, — начштаба сунул вымпел Поплавкову. — Не забудь сбросить.
— Господин штабс-капитан, когда война закончится… — Денисов запнулся, — как вы думаете, когда мы победим, меня возьмут обратно в университет?
— Даже не сомневайтесь, батенька. Я лично напишу на вас ходатайство к ректору. А для верности подпишем у командующего армией. В этом деле нам поможет командир отряда. Мне он точно не откажет. Я умею убеждать. Правильно, Поплавков?
Прапорщик кивнул. Что да, то да, умеет убеждать.
— Ничего уточнить не хотите, господин прапорщик?
— А надо? — Поплавков по лицу начштаба догадался, что тот что-то недоговаривает.
— Батенька, надо будет сделать небольшой крюк до переправы. Совсем небольшой.
— Куда? — прапорщик следил взглядом за Буслаевым. Он не сел обратно за стол, заваленный картами и бумагами. Офицер широко шагал по кабинету, меряя шагами расстояние от стены до стены.
— Соседи из двенадцатого корпуса слезно попросили снять вторую линию немецких окопов. Фотографии первой линии есть, а второй нет. Им сегодня наступать. Желательно с минимальной высоты. Представляешь, как ты подразнишь немчуру. Сначала фотосъемка, потом переправа. Вернешься из полета — проси что хочешь!
— Новый самолет! — неожиданно для себя выпалил Аким. Он сам не успел подумать, а слова уже слетели с губ. Очередная выходка подсознания.
Начальник штаба наигранно сурово погрозил пальцем:
— Я же сказал, проси что хочешь. Про невозможное я ничего не говорил.
Офицеры попрощались. Штабс-капитан тряхнул Поплавкову руку на прощание и вернулся за стол. Проще самому слетать на боевое задание, чем разобраться в ворохе документов, скопившихся в папке с надписью «На доклад».
Когда прапорщики Поплавков и Денисов вышли из кабинета, начальник штаба тяжело вздохнул. Он хорошо понимал, что сейчас творится в душе у прапорщика. Все планы, которые строят военные в действующей армии, — всего лишь теория. А что будет на практике, остается только догадываться, уповая на благоприятный исход дела. Ему не раз приходилось отправлять подчиненных военлетов на трудные задания. Не все вернулись из полета целыми и невредимыми на родной аэродром.
Третьего дня он лично объяснил полетное задание по авиаразведке двоим прапорщикам. «Слушаюсь», — коротко ответили летчик Зеленов и летчик-наблюдатель Кондратьев. Откозыряли и ушли. Больше он их не видел живыми.
Они даже не долетели до линии фронта. Стал давать перебои мотор. Зеленов начал планировать к земле. При посадке самолет клюнул носом. Удар о землю, скапотировал, перевернулся несколько раз и превратился в груду обломков, перевитую проволокой и тросами. Летчик и наблюдатель погибли сразу. Тела офицеров были так изуродованы, что Зеленова и Кондратьева с трудом опознали. Военлетов хоронили в закрытых гробах. Дожить до конца войны — такой шанс выпадает не каждому. Жизнь диктует свои правила игры.
Выйдя из штаба, Аким уныло побрел к своему «Ньюпору». Через полчаса на взлетку выехал автомобиль. Два унтер-офицера с эмблемами саперов осторожно извлекли из кузова «парочку бомбочек»… Каждая весом по девять килограммов. Саперы, которые по возрасту годились летчику в отцы, с нескрываемым восхищением смотрели на прапорщика. Лихие парни служат в авиации. Все им нипочем.
Прапорщик ошалело смотрел на стальные чушки, выкрашенные в защитный зеленый цвет. Широкие юбочки стабилизаторов, острые конические носы, оканчивающиеся жалами взрывателей. Предохранительные колпачки уже сняты. Он не знал, что сказать. Слова застряли в горле. Страшно принять такой груз на «Ньюпор», тем более задул сильный боковой ветер. Отказаться тоже нельзя. Он уже дал согласие начштабу. Еще подумает, что Поплавков празднует труса. Он решил взять, но только одну бомбу.