Да, русские версии глобального мышления только советские, других нет. На Красной площади земля всего круглей. откидываясь вниз до рисовых полей11. и т. д.
А потом на Красной площади садится немецкий мальчик Матиас Руст12. И пришел неинтересный конец Осипу Мандельштаму. Да, это существенно. Между прочим, это горе нас миру и возвращает. Уходя из Афганистана, думали, что уйдем к себе навсегда, а тут мир пришел к нам. Со своими напастями, о которых мы не знали.
Тупик Чаадаева. Россия без повседневности. Отвоеванное у монголов пространство стало властью, вечно завоевывающей страну. Жажда реванша. Предварительные условия для реванша. Трубецкой как анти-Пестель.
Глеб Павловский: Россия похожа на психов, которые бродят по Тверской и что-то бубнят. Аутичный отрыв от глобальности местечка Москва. Берлинская стена рухнула, а срастания с миром не произошло.
Михаил Гефтер: Это требует рефлексии, большого спора. То, что путаница выражает себя в вопросе «кто мы», а вопрос ставят в псевдоэтничной, мнимонациональной форме, – ты прав, нужно изжить. Но слушай, назови мне страну, похожую на Россию. Кто – Штаты?
Бронебойный тезис! Похожих на Россию, конечно, нет. А много стран, похожих на ЮАР? Только не зная ЮАР, можно сказать, что ЮАР похожа на Заир.
Это я и говорю. Для китайца непохожесть не является трагедией. Это их быт, повседневность, их обиход. Помимо социума власти, одна из ипостасей русскости – отсутствие повседневности. Повседневность не может выражаться по-русски одинаково от Торжка до острова Шикотан. Вместе с тем нельзя же себя определять – я русский из Торжка!
А нации с повседневностью безразличны к таким делам. В США около частного дома – флагшток, на флагштоке – американский флаг. Домохозяин при этом честит правительство и ни в грош не ставит президента США. В дни Лос-Анджелесского побоища негров с белыми13 негритянка покупала флаг, я на это глядел. Уцененный государственный флаг на двухметровом древке, бронзовый орел, все за доллар. Купила и унесла. Толстая сорокалетняя негритянка – зачем ей флаг белых? А это часть ее повседневности.
У нас вакуум повседневности, либо это повседневность, спущенная сверху. Само собой, в царской России ее было больше, чем в постоктябрьской. Где дело дошло до того, чтобы унифицировать повседневность до полного расчеловечивания.
Повседневность требует пространственного ограничения локальностью. Своеобразия и богатства локальной жизни. Тем не менее нам она не дается.
А вслушайся в то, что ты сказал: «пространственные ограничения» – разве Америка маленькая страна? Для себя Америка так же разнообразна, как Россия. Это государство-цивилизация.
Америка – серьезная вещь. На расчищенном от туземцев пустыре возникла огромная страна. В Америке невозможно, чтобы на всю страну был один завод, выпускающий горчичники, и еще один – для выпуска презервативов в количестве, утвержденном решением Политбюро ЦК КПСС.
Китай не переставал быть Китаем даже во время культурной революции, а та – песчинка в его многотысячелетней истории. Наша история, кстати сказать, недолгая. Раз она начинается где-то с XV–XVI века, она совсем недлинна.
Для того чтобы завести содержательную, повседневно ограниченную жизнь без разрыва человеческой связи, демонтировать надо сверхдержаву, но не себя. Демонтировать сверхдержаву можно, перейдя к оседлости внутри своей повседневности. И снова мы входим в логический тупик Чаадаева, уже дома. Понимаешь, логический тупик СССР повторяется во внутреннем варианте РФ. После Афганистана и Восточной Европы мы навсегда дома. Все, больше нам за эти пределы выйти не дадут. А пределы сузились, все равно оставаясь громадными! Зато пришли напасти, о которых мы думали, что это не наше дело, а американцев.
Чтобы русским не расползтись до полного безобразия, до утраты признаков человечности, надо завести жизнь в оптимальных размерах. А как завести, не демонтируя сверхдержаву всерьез – мыслью и действием? Она вобрала в себя все и вся. Она даже отождествила себя на время с Миром. Ты верно сказал: во время Холодной войны мы говорили на мировом русском языке. Понятном и англосаксу без перевода.
Может быть, я принимаю за вопрос то, что является только ментальной трудностью? Но гляди, опять полезла единая-неделимая. Мол, и так уже 25 миллионов изгоев, а при вашем делении на русские страны, где каждая заведет свои традиции, свою экономику.
И свое гражданство заведет первым делом. А значит, заведутся новые чужие.
А что делать? Это и есть русский вопрос – русский сибирский, русский прикавказский и т. д. Вместе с тем он именно русский, за ним мощнейшая культура, говорящая по-русски. А еще есть трудность нового геополитического единства, связанная с местом в мире, – Россия обязана дойти до устройства мира на новых основаниях. С этой точки зрения Чаадаев попал в наше больное место. Опять геополитический тупик, откуда нужно перейти к новому логическому роману.
Может быть, лучше прямо к геополитическому роману? Во времена Чаадаева вопрос о потере места России в геополитическом раскладе не стоял. Россия плотно уселась на своем месте великой европейской державы.
Да, не стоял. А Чаадаев его взял и сумасшедшим образом поставил! И оказался прав. Вообще говоря, Глеб, провидцы, они сумасшедшие. Чаадаев как Гамлет, которого безумцем объявили, когда он уже сам был у грани безумия. Конечно, можно спросить с Чаадаева за вопрос, который он ставит. Россия нигде, России нет, и она пустота вне истории – на каком это вы основании, Петр Яковлевич? Что именно – поражение декабристов при отклонении им декабризма с невозможностью встать на палаческую сторону – привело его к новому взгляду? Эстетика католичества? Неважно что. Мы не узнаем биохимию сумасшествия, творящего великие последствия. Но история решила за нас, и пространство вернулось во власть. Избыточность пространства, не нашедшего себе государственной структуры, обернулась властью, творящей ситуации под себя.
Ты считаешь реальным формирование суверенных русских государств при втягивании России в большую мировую игру? Без провинциализации в России невозможно формирование простого государства. Тебе не кажется, кстати, что сегодня провинциализация для нас благо? Геополитическая провинциализация.
Верно, геополитическая провинциализация и есть Мир миров.
А ситуация терпящих поражение – другая, это не провинциализация. Это цель реванша. И нам сегодня снится реванш.
Да, я тоже так думаю. Хотя выбор между поражением и окончательной катастрофой – хороший повод для обдумывания.
Но поговорим языком поставленной проблемы. Твоя «провинциализация» – это реальный демонтаж непосильной сверхдержавы при заявке на Мир, по-другому устроенный. Тогда не надо ее бояться и чувствовать себя униженным и оскорбленным. К чему реванш?
Чтобы не чувствовать себя униженным, надо не быть рабом свершившихся фактов, имея Президента – ставленника диктатуры фактов. Человек на этой земле вправе отказаться «решать проблему европеизации» в продиктованном извне глупом виде. Вымаливая право войти в «клуб цивилизованных наций», мы лишь заостряем рабское состояние. Низость людей, которым альтернативы диктуют извне, исключает достоинство суверенности.