Правило Системы: никакая постановка вопроса в ней не влечет политических выводов в отношении Системы в целом.
Импровизации связаны со слабой государственностью. Не снижая уровня слабости, джаз-государство оставляет каждому его шанс обжить статус-кво. Заодно идет импровизированный поиск места силы, не ограниченной ни по целям, ни по последствиям. Власть запустить такую импровизацию есть, но та ли это власть, чтобы сдержать последствия?
Пока же верткость Системы в хаотическом мире часто заменяет ей маневренность, примером чего стали ее ближневосточные и грузинские успехи.
Дополнение пятнадцатое к главе
О том, за что людей, в особенности государей, восхваляют или порицают
Команда, правящая Россией, принимает дееспособное за должное и утверждает порчу как норму. Государственной догмой признается, что люди неисправимо продажны, и им всегда об этом напоминают. Коррупцию зато считают простительной слабостью, говорящей о вероятной полезности коррупционера.
глосса а: Тема коррупции в России относится к ложным друзьям аналитика – самоочевидностям, уводящим от анализа нашего поведения.
С одной стороны, все знают, что коррупция есть и в РФ она достигла редких масштабов. Далее следует разнобой споров из-за того, что вообще считать коррупцией. В этом споре два главных бенефициара – власть и массмедиа. Власть дозирует борьбу с коррупцией, исходя из догмы всеобщей продажности. Пресса требует пресечь воровство, исходя из догмы полицейской управляемости.
Население считает себя вообще ни к чему не причастным. Населенец верит в рай без воров и вымогателей, который откроется лишь тем, кто чист и незапятнан (а их все нет). Его фантазии поощряют социальные сети. И лишь скептики в академических кругах бурчат, что коррупция – это просто неформальная экономика. Страну криминализуют и, загнав ее в тень, борются с тенью. (Яркий представитель такой точки зрения – Симон Кордонский.)
Власть и население обыгрывают советский смысл термина «коррупция», отождествляемый с простым взяточничеством. Безвозмездную помощь чиновника друзьям по бизнесу коррупцией здесь не считает никто.
глосса б: Различны коррупция в странах с институтом частной собственности и в странах без этого института, как РФ. В первых коррупционер, приобретая тайные бонусы, нечестно увеличивает и собственность. У нас это необязательно. «Серые» потоки средств из России обычно приводят в пример оттока капитала. Хотя разделить реальный отток капитала и сделки коррупционного характера трудно, ведь уводимые за рубеж средства могут не капитализироваться.
То, что выглядит как отток капитала, бывает «страховочным» транзитом – перемещением средств для снижения риска. Речь не о вывозе капитала, а о транзитном его обезличивании ради безопасности владельца: цель законна, но не достижима в России легальными средствами. Мотив таких операций некорыстен. Коррупция это или защита от нее?
Осваивать средства здесь означает перепрятывать ресурсы, приобретенные то ли сомнительным путем, то ли по недосмотру государства-грабителя.
Что же находится в коррупционном обороте РФ? Особый тип ликвидных связей, экономических и политических. Но пока люди оказывают друг другу «дружеские услуги», их не рассматривают как банду или преступную группировку.
глосса в: В мире слабой власти, разглядывая мнимого субъекта, видишь объект – шрам скрытого процесса, вмятину на корпусе Системы.
Борьба с коррупцией – это вторжение власти в свою Систему будто в чужую. Радикализуя себя, слабая власть ненадолго выглядит полноценной – сувереном, способным объявить чрезвычайное положение. Борьба с коррупцией и есть российский субститут чрезвычайного положения. Вылазки властей внутрь Системы дают ряд быстрых выгод. Во-первых, обновление имиджа: еще вчера Сердюков свой парень, а сегодня – чужой, и его публично потрошат, как паук муху. Однако пример мультиплицируется. Персональное дело тянет за собой хоры других персон: у каждого есть близкие, друзья, помощники, чья деятельность вдруг стала уликой. Это и хорошо, и плохо. Властитель возносится над Командой, которой еще вчера был стеснен, но харизма его тонет в изобличениях. «Дело Сердюкова» едва не утопило Команду, как «дело об ожерелье» французскую монархию.
Для теленаселения разоблачение начальника – миг торжества над неравенством при глубинном отказе от государственности. Из зала кричат: «Мало – арестовать всех!»
глосса г: В антикоррупционном состоянии Система для себя обнаруживает, что никогда не была государством, и отступает. Но и ее населенец уже не видит в скудной ренте богоданный урожай с ее угодий. Он видит в ней жалкую долю кем-то украденного, требуя большего (это его безгосударственное желание войти в долю, по типу пиратского). Эффективность антикоррупционной мобилизации невысока. Садистские импульсы, адресованные населению, лишь высекают из него антивласть. Формируется открыто контргосударственный субъект, который жаждет не власти, а причинения ей боли. Изувеченность – вот невербальная программа «майданов». Идет кристаллизация диких чувств, которые, вследствие безальтернативности, скоро завладеют сердцем Системы.
Дополнение шестнадцатое к главе
О щедрости и бережливости
Не будучи бережлива, Система РФ применяет капитализм для обоснования и перепроизводства неравенства. Неравенство здесь не прячут, а выставляют напоказ. Героем российского капитализма является преуспевший захватчик. Отнимая чужое, в этом он не отличим от функционера, с кем щедро делится, повышая рейдерский потенциал Системы.
глосса а: Капитализм дает людям больше возможностей делать пакости, чем феодализм. Всякий риск здесь повисает на частном лице, и Система пользуется обременением. Беря транзакции личности под контроль, она не отнимает ее свободы, но превращает саму свободу в источник угроз.
Наше социальное государство – место, где имя собственного упразднено. Есть не собственность, но имущество, которое трудно капитализировать, и есть денежное содержание как аванс за лояльность. Из правил капитализма здесь действует одна только приватность потерь, издержек и неприятностей – все они ваше личное дело.
Представим человека, выброшенного на рынок без собственности и гарантий судебной защиты. Рядом поставим Систему – инстанцию, опосредующую его транзакции с рынком. Если в любую из таковых инстанция (намеренно) вносит погрешность, свобода превращается в ад: человеку лгут в лицо и отказывают во в сем, на что он имеет право. Его лишают того, что найдут нужным, – дома, работы, даже детей. Обмены с другим легко обратить в криминальный сговор, а партнеров по бизнесу – в лжесвидетелей обвинения. Дело ЮКОСа – образцовый, но не последний пример. Ликвидация телеканала «Дождь» осуществляется номинально капиталистическими средствами, собранными в ядовитую схему, – расторжение договоров запуганными провайдерами при одновременном запугивании рекламодателей. Все, опять же, носит демонстративный характер, под сетевой визг платных патриотофашистов.