Приверженность Запада свободе интернета или отдельным ее аспектам может быть правильным и нравственным выбором, пусть и с тысячей оговорок. Однако Западу следует понять, что более свободный интернет в силу самой своей природы может значительно изменить повестку дня, создавая новые проблемы и усугубляя старые. Это не значит, что Запад должен начать амбициозную цензурную кампанию против интернета. Ситуация в разных странах требует различных политических мер, где-то – нацеленных на ослабление влияния религии и других культурных институтов, а где-то – на усиление этого влияния.
Национализм благодаря Сети также испытывает подъем. Представители депортированных народов могут найти друг друга в интернете. Существующие националистические движения могут обратиться к недавно оцифрованным архивам, чтобы предложить собственную версию истории. Новые сетевые сервисы теперь нередко служат местами встреч тех, кто переписывает историю. Государства спорят, должен ли Google Earth показывать границы в соответствии с их пожеланиями. Сирия и Израиль ссорятся из-за того, как будет отмечена в выпадающих меню “Фейсбука” территория Голанских высот. Индийские и пакистанские блогеры наперегонки отмечают участки спорной территории Кашмира на Google Maps как принадлежащие их странам. Компании “Гугл” досталось и за то, что несколько приграничных деревень в индийском штате Аруначал-Прадеш были отмечены на карте под китайскими названиями и “отданы” Китаю. Камбоджийцев разозлило решение администраторов Google Earth “подарить” Прэахвихеа, храмовый комплекс XI века, Таиланду (Международный суд в 1962 году постановил, что комплекс принадлежит Камбодже).
Оставим в стороне бои за электронные границы. Помог ли нам интернет преодолеть националистические предрассудки? Был ли прав Николас Негропонте, один из отцов-основателей киберутопизма, предсказавший в 1995 году, что “[в интернете] национализму останется не больше места, чем оспе”? Подтверждений столь радикальным заявлениям немного. На самом деле произошло противоположное.
Теперь, когда южнокорейцы могут следить за давними недругами-японцами с помощью неусыпного цифрового паноптикума, они начинают кибервойны по любому поводу, даже из-за фигурного катания. От глубоко укоренившихся националистических предрассудков нельзя избавиться одной только прозрачностью. Напротив, большая открытость может только усилить их. Спросите у нигерийцев, как они относятся к тому, что весь мир убежден, будто они – нация спамеров, пользующаяся интернетом только затем, чтобы известить нас о завещании, в котором некий нигерийский вождь любезно упомянул нас. Парадоксальным образом нигерийцы сами, по собственной воле, создают и поддерживают в интернете стереотипы о себе. Если бы “Фейсбук” и “Твиттер” существовали в начале 90-х годов, когда Югославия стремительно катилась в ад, киберутописты наподобие Негропонте были бы немало удивлены, увидев возникающие по всей Сети группы, призывающие к уничтожению сербов, хорватов или боснийцев.
Возможно, национализм и интернет – в некотором роде естественные союзники. Любой, желающий утолить свою ностальгию по величественному советскому, восточногерманскому или югославскому прошлому, легко может это сделать с помощью “Ю-Тьюба” и eBay, буквально наводненных сувенирами. Но речь не только о вещах. Исторические факты также могут быть легко подобраны и истолкованы так, чтобы соответствовать чьей-либо интерпретации истории. В прошлом маргинальную литературу, предлагающую ревизионистские или откровенно расистские интерпретации истории, было трудно найти. Крупные издательства избегали подобных спорных материалов, а независимые, бравшие на себя этот риск, публиковали книги мизерными тиражами. Теперь даже самые малоизвестные националистические тексты, которые прежде можно было отыскать лишь в некоторых общественных библиотеках, были оцифрованы поклонниками и широко распространились по Сети. Так, российские правые радикалы, уверенные в том, что Голодомор 1933 года – не более чем миф (во всяком случае, событие, которое не заслуживает того, чтобы его называли геноцидом), теперь могут заглянуть в круглосуточно доступные отсканированные тексты, парящие где-то в “цифровом облаке”. Эти тексты кажутся очень убедительными, хотя они исторически неверны.
Интернет поощряет не только мифотворчество, основанное на вольной интерпретации истории, но и выдвижение националистическими группами обоснованных претензий к титульной нации. Возьмем, например, черкесов – когда-то большой народ, рассеянный по всему Северному Кавказу. Им очень не повезло: народ был раздроблен на многочисленные этнические подгруппы, которые рассеялись по обширным российским владениям на Кавказе. В настоящее время черкесы – титульная нация в трех российских регионах (Адыгее, Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии). По данным Всероссийской переписи населения 2002 года, их около 720 тыс. человек.
В советские времена стратегия Кремля заключалась в сдерживании черкесского национализма любой ценой. Для этого большинство черкесов были разделены на субэтносы в зависимости от их диалекта и места проживания и стали адыгейцами, черкесами, кабардинцами, шапсугами. В течение почти всего прошлого столетия черкесский национализм никак себя не проявлял, отчасти потому, что власти отметали любую альтернативную интерпретацию событий Кавказской войны XIX века. Сейчас же, поскольку большинство научных работ и публицистических материалов по этой теме отсканированы и размещены на нескольких черкесских сайтах, ознакомиться с ними может любой. Неудивительно, что черкесский национализм очень активизировался. В 2010 году был создан сайт, призывающий представителей пяти народностей во время Всероссийской переписи 2010 года назваться черкесами. Началась активная кампания в Сети. “Интернет по-видимому стал для черкесских активистов чем-то вроде спасательного круга и помог донести их призывы до широкой аудитории”, – отмечает Зейнел Абидин Бесленей, эксперт по черкесскому национализму из Школы восточных и африканских исследований Лондонского университета.
Российской Федерации с ее 89 субъектами приходится иметь дело не только с черкесской проблемой. Татары – самое многочисленное национальное меньшинство России – долго подвергались насильственной русификации. Сейчас татарская молодежь организует в социальных сетях группы, посвященные идее национального возрождения. Члены этих групп не только смотрят видеоролики и обмениваются ссылками на новостные и музыкальные ресурсы, но и обмениваются информацией о татарской истории и культуре, а также о политической жизни Татарстана, которая минует российские СМИ.
Примеры черкесов и татар показывают, что благодаря интернету многие советские и даже царистские мифы, которые, казалось, скрепляют народ, более не кажутся устойчивыми, а порабощенные народы начинают заново открывать свою национальную идентичность. Можно только догадываться, сможет ли Российская Федерация сохранить территориальную целостность в долгосрочной перспективе, если и другие народы будут стремиться отделиться или хотя бы преодолеют искусственные этнические перегородки, возведенные в советское время. Неудивительно, что кремлевские идеологи наподобие Константина Рыкова начали подчеркивать необходимость интернета для консолидации россиян. Сейчас невозможно предсказать, что такая возросшая состязательность значит для будущего демократии в России, но надо быть большим оптимистом, чтобы считать, что Российская Федерация, подобно Советскому Союзу, мирно распадется, а тем более что на ее обломках воцарится демократия. Распространение мнения о долгосрочном влиянии интернета на российскую демократию неизбежно потребует постановки трудных вопросов о национализме, сепаратизме, отношениях центра и окраин, и так далее (а в ряде случаев – и поиска ответов). (Это относится не только к России: сходные проблемы существуют в Китае и, в меньшей степени, в Иране, где также есть заметные меньшинства.)