Замечу, что численность армий мирного времени в 1869 г. составляла: в Австро-Венгрии — 190 тысяч человек, в Пруссии — 380 тысяч, во Франции — 404 тысячи, в Англии — 180 тысяч и в России — 837 тысяч человек.
Накануне войны русская дипломатия металась из стороны в сторону. В значительной степени это объяснялось тем, что царь сочувствовал Пруссии, а канцлер — Франции. За несколько дней до начала войны Горчаков довольно откровенно заявил французскому послу Флёри, на какой основе возможно улучшение отношений между обеими державами: «Франция — должница России. Надо, чтобы она дала залог примирения на Востоке» [187] .
Но еще в июне 1870 г. Александр II еще раз подтвердил Бисмарку обещание: в случае вмешательства Австрии на стороне французов Россия выдвинет к ее границе трехсоттысячную армию и, если понадобится, даже «займет Галицию». В августе 1870 г. Бисмарк сообщил в Петербург, что Россия может рассчитывать на поддержку Пруссии в деле пересмотра Парижского мира: «Мы охотно сделаем для нее все возможное». Бисмарк, конечно же, постарался, чтобы в Вене узнали об обещании России выдвинуть трехсоттысячную армию, если Австрия пожелает вмешаться в войну, еще до ее начала. 16 июля 1870 г. сообщение об этом уже поступило в Вену от австрийского поверенного в делах в Берлине, и именно поэтому 18 июля Общий совет министров в Вене высказался против немедленного участия в войне.
Александр II порекомендовал малым германским государствам в случае войны полностью выполнять свои союзнические обязательства перед Пруссией.
19 июля 1870 г. Наполеон III объявил войну Пруссии. Начало августа застало императора Александра II на маневрах в Царском Селе. 6 августа был день Преображенского полкового праздника. Утром французский посол Флёри принес царю депешу о блистательной победе французов при Марс-Латуре. Затем явился прусский посол принц Генрих VII Рейсе со своей депешей, где говорилось о полном разгроме французов там же, под Марс-Латуром. Александр II, выйдя к гвардейцам, провозгласил здравицу в честь непобедимой немецкой армии: «Французы с дороги на Верден отброшены к Мецу!»
Император Наполеон III вместе с армией маршала Мак-Магона был окружен в крепости Седан и 2 сентября капитулировал вместе с армией. Императрица Евгения вместе с сыном Наполеоном Эженом Луи бежала в Англию. 4 сентября Франция была провозглашена республикой.
27 октября 1870 г. в Царскосельском дворце Александр II созвал заседание Совета министров для обсуждения вопроса о целесообразности отмены ограничительных статей Парижского договора. Против отмены статей, касающихся Черноморского флота, никто не возражал. Но ряд министров во главе с военным министром Д.А. Милютиным поставили вопрос о Южной Бессарабии. В конце концов Александр II согласился с Милютиным.
Таким образом, знаменитый циркуляр А.М. Горчакова от 31 октября 1870 г. был не плодом его гениальных дипломатических способностей, а простым изложением решения Совета министров, принятого 27 октября. В циркуляре Горчаков объяснял причины утраты силы ряда статей Парижского договора: призванный сохранять «равновесие Европы» и устранить всякую возможность столкновений между государствами, а также оградить Россию от опасного вторжения путем нейтрализации Черного моря, договор показал свою недолговечность. Державы, подписавшие Парижский мир и неоднократно нарушавшие его условия, доказали, что он существует чисто теоретически.
Циркуляр Горчакова вызвал крайне негативную реакцию в Австрии. Итальянский министр иностранных дел маркиз Висконти-Веноста заявил, что, как ни дорожит Италия дружественными отношениями к России, не от нее зависит освободить эту державу от обязательств, принятых относительно пяти других держав, и что результат этот может быть лишь следствием добровольного соглашения между всеми дворами, участвовавшими в заключении Парижского трактата. Опереточное французское правительство «народной обороны», заседавшее в городе Тур, предпочло отмолчаться.
Бисмарк по поводу циркуляра и русской дипломатии ядовито заметил: «Если бы она была смышленее, то совершенно разорвала бы Парижский трактат. Тогда ей были бы благодарны за то, что она снова признала бы некоторые из его условий и удовольствовались бы восстановлением своих державных прав на Черном море» [188] .
Громче всех протестовал британский кабинет. Лорд Гренвиль назвал русскую ноту «бомбой, брошенной в тот момент, когда Англия ее менее всего ожидала» [189] . Однако воевать один на один с Россией Англия не хотела, а главное, не могла. Поэтому нужно было срочно искать союзников. Франция была вдребезги разбита, Австрия еще не оправилась от поражения под Садовой четыре года назад, плюс волнения славянского населения империи. Оставалась Пруссия.
Когда в главной ставке германских войск, расположенной в Версале, узнали, что туда едет английский уполномоченный Одо Руссель с целью потребовать от германского канцлера «категорических объяснений» по поводу русской декларации, король Вильгельм воскликнул: «Категорических? Для нас существует одно "категорическое" объяснение: капитуляция Парижа, и Бисмарк, конечно, скажет ему это!» [190]
Англичанам пришлось пойти на компромисс, и они согласились с преложением Бисмарка устроить международную конференцию по вопросу пересмотра статей Парижского мира.
Конференция уполномоченных держав — участниц Парижского договора 1856 года открыла свои заседания в Лондоне 5 января 1871 г., а 20 февраля ими была подписана конвенция, вносившая в Парижский трактат следующие изменения.
Отменялись три статьи этого трактата, ограничивавшие число военных судов, которые Россия и Турция имели право содержать в Черном море, а также их право возводить береговые укрепления.
Подтверждался принцип закрытия Дарданелл и Босфора с правом для султана открыть доступ в эти проливы военным судам дружественных и союзных держав каждый раз, когда Порта признает это нужным для поддержания прочих постановлений Парижского трактата.
Черное море объявлялось по-прежнему открытым для свободного плавания торговых судов всех наций.
Существование международной Дунайской комиссии продолжено на двенадцать лет, с 1871-го по 1883 год.
Вскоре после вступления на престол, в речи 6 августа 1888 г. Вильгельм II заявил: «Есть люди, у которых хватает совести утверждать, что мой отец собирался отдать обратно то, что он завоевал шпагой вместе с принцем Фридрихом Карлом. Все мы слишком хорошо его знали, чтобы молчать хоть одну минуту перед таким оскорблением его памяти. Он думал так, как и мы; из завоеваний великой эпохи ничто не может быть отдано обратно. Я верю, что вся наша армия и все мы держимся на это одного взгляда: скорее мы оставим на поле битвы 18 корпусов нашей армии и 42 млн. жителей, чем отдадим хотя бы один камень из того, что завоевал мой отец и принц Фридрих Карл» [191] .