Налеты на Союз русских рабочих были лишь началом. Гувер планировал гораздо более масштабные репрессивные акции через несколько недель.
Он готовил легальные инструкции, согласно которым каждый член коммунистической партии являлся преступником, участвующим в заговоре против Соединенных Штатов. «Они хотели бы уничтожить мир в этой стране и ввергнуть ее в состояние анархии, беззакония и безнравственности, выходящее за рамки воображения» [56] , — писал он. Он верил в это всю свою жизнь.
18 ноября Гувер отправил дополнительные распоряжения всем агентам на местах с пометкой «Лично и конфиденциально» и своими инициалами Дж. Э. Г. Он хотел получить письменные показания под присягой с перечислением всех тех людей в Америке, которые были «выдающимися фигурами в коммунистической деятельности». Эти показания послужили бы доказательством того, что тот или иной человек — коммунист, имеющий членский билет; одно только членство в партии оправдывало депортацию согласно Закону о высылке анархистов. Масштаб задачи был потрясающий: в одном только городе Нью-Йорке было 79 местных отделений коммунистической партии и Коммунистической трудовой партии, и у каждого были свои руководители. «Чтобы составить точный, соответствующий действительности список этих людей, потребуется провести некоторое расследование с помощью как тайных, так и явных следователей» [57] , — предупредил 4 декабря свое руководство в Бюро перепуганный специальный агент М. Дж. Дэвис. Но Гувер хотел получить результаты немедленно. Он сообщил Каминетти 16 декабря о том, что готов прислать «значительное количество письменных показаний, данных под присягой» [58] . Он не уточнил, сколько именно.
В ночь на 20 декабря Гувер в сопровождении пяти конгрессменов и группы репортеров сел в катер, чтобы проплыть по Нью-Йоркской гавани. По Гудзону плыл лед, а холодный ветер наметал сугробы у казарм на острове Эллис. Внутри казарм ожидали своей участи 249 иностранных анархистов — сброд из Союза русских рабочих и прославленные бунтари Эмма Гольдман и Александр Беркман. Миновала полночь. Депортируемые по одному выходили к пришвартованной барже.
«Этот сброд был очень дерзок, — рассказывал Гувер, — полон сарказма» [59] . Гувер вступил с ними в разговор. Он подошел вплотную к Эмме Гольдман — символу радикальной Америки. «Разве я не честно поступил с вами, мисс Гольдман?» — спросил Гувер. Она ответила: «Полагаю, что вы поступили честно, насколько могли. Нельзя ожидать ни от кого того, что находится за пределами его возможностей».
Баржа отвезла «красных» к краю гавани в форт Вадсворт на побережье Стейтен-Айленда — старейшую военную крепость в Соединенных Штатах, где в доке стоял «Буфорд». Эмма Гольдман была одной из последних, кто вступил на его борт.
«Было 4:20 утра Божьего дня 21 декабря 1919 года, — написала она через много лет. — Я была потрясена, увидев транспорт политссыльных, осужденных на Сибирь… передо мной встала Россия прошлого… Но нет, это был Нью-Йорк, Америка — страна свободы! Через иллюминатор я видела, как огромный город остается вдали, его контуры на фоне неба оставались различимы благодаря возвышающимся зданиям. Это был мой любимый город, столица Нового Света. Это была Америка — да, Америка повторяла ужасные сцены из истории царской России! Я подняла глаза — на статую Свободы!» [60]
«Буфорд» выскользнул из Нью-Йоркской гавани; его пленники направлялись в Советскую Россию. Гувер сел на первый же поезд в Вашингтон. В последующие десять дней он совершенствовал свои планы войны с коммунизмом.
Гувер отметил свой двадцать пятый день рождения дома — в доме своей матери, где по-прежнему жил, — в первый день Нового года. Затем пошел на работу. Он все сделал для того, чтобы война началась вовремя.
Днем 30 декабря 1919 года генеральный секретарь Коммунистической партии Америки Чарльз Э. Рутенберг пошел пообедать в Нью-Йорке с семью своими ближайшими товарищами. Один из них был тайным шпионом, сообщения которого шли в министерство юстиции с пометкой «Вниманию господина Гувера».
Рутенберг был худ как жердь и лысоват; выглядел гораздо старше своих 37 лет. Он баллотировался на высокую должность по списку социалистов в Огайо и выиграл приличное количество голосов. В 1918 году он сел в тюрьму, будучи признанным виновным по Закону о шпионаже за противодействие войне, и вышел оттуда ярым коммунистом. Он недавно был привлечен к суду по обвинению в преступной анархии за публикацию политической платформы партии в Нью-Йорке. Теперь он боялся, что грядет новая волна арестов. «Коммунистическая партия практически разбита, — сказал он, если верить рапорту тайного агента Гуверу. — Большинство ее руководителей либо в тюрьме, либо скрываются, либо боятся» [61] . Если федеральное правительство нанесет новый удар, опасался он, партии придется уйти в подполье или погибнуть.
В тот момент Гувер отсчитывал часы до начала репрессий.
У Гувера были под рукой имена 2280 коммунистов, и утром 31 декабря он добавил к этому списку еще сотни имен. Его люди работали без отдыха на протяжении шести недель, собирая эти имена. Бюро установило личности по крайней мере 700 коммунистов в одном только Нью-Йорке. Гувер прибегнул к помощи тайных осведомителей внутри коммунистических рядов, офицеров военной разведки, государственной и местной полиции, предпринимателей, частных детективов, виджилантес из Американской лиги защиты и ветеранов недавно созданного Американского легиона. К ночи в канун Нового года Гувер получил санкцию приблизительно на 3 тысячи арестов от действующего министра труда, который курировал департамент иммиграции, и убедил иммиграционные власти изменить их правила ведения дел, чтобы отказать арестованным в праве встретиться с адвокатом.