Президент произнес вступительное слово, а затем каждому из нас выделили минуту, чтобы сказать главное. Только я уложился меньше чем в минуту, и мое выступление выразило сокровенные чувства:
«Для меня большая честь, что избранный президент попросил меня остаться на посту министра обороны.
Учитывая, что мы воюем на двух фронтах и сталкиваемся с другими серьезными проблемами у себя дома и во всем мире; чувствуя глубокую личную ответственность перед нашими мужчинами и женщинами в военной форме и членами их семей, я должен исполнить свой долг – как делают они. Разве я мог поступить иначе?
Я служил своей стране как министр обороны почти два года и имел счастливую возможность возглавлять наших храбрых и преданных солдат, моряков, летчиков, морских пехотинцев и гражданских сотрудников; это самый благодарный опыт в моей жизни. Нет призвания достойнее, нежели продолжать служить им и нашей стране, и я рад работать с избранным президентом Обамой».
Я покинул Чикаго сразу же после пресс-конференции и вылетел на авиабазу Минот в Северной Дакоте, где дислоцировались МБР «минитмен» и бомбардировщики B-52. Там я намеревался произнести давно запланированную речь перед летчиками о важности их работы. Авиабаза Минот и произошедшее на ней были среди причин, побудивших меня уволить министра и начальника штаба ВВС. Я хотел, что называется, «зажечь» летчиков. Этот визит был для меня как тоник. Лица мужчин и женщин в военной форме сразу после пресс-конференции наглядно напомнили мне, почему и ради кого я согласился остаться.
На следующий день я провел собственную пресс-конференцию, чтобы объяснить, что нисколько не намерен быть «министром-временщиком». Лита Балдор из агентства Ассошиэйтед Пресс задала вопрос, которого мне никогда ранее не задавали публично: «Вы проходите по партийному списку Республиканской партии?» Я сразу понял, что если отвечу: нет, я независимый кандидат, – то мгновенно разозлю обоих президентов: и того, кто первым назначил меня на пост, предполагая, что я республиканец, и нового, который хотел заполучить республиканца в свою команду по национальной безопасности и остановил свой выбор на мне. Я сказал, что не числюсь в списках Республиканской партии, но всегда считал себя республиканцем по убеждениям. Еще она спросила, запустил ли я заново свои часы обратного отсчета, и я сказал, что выбросил «эту чертову штуку», поскольку толку от нее, как выяснилось, никакого. Мы с избранным президентом согласились не устанавливать точные сроки моей работы в Пентагоне. Другой репортер захотел узнать, насколько эффективным будет мое сотрудничество с новым гражданским руководством Пентагона, совершенно очевидно чужим для меня. Я напомнил, что прибыл в Пентагон в декабре 2006 года, никого не зная лично, а в итоге все вроде бы удалось и все довольны. Я прибавил, что приятно удивлен решением избранного президента встретиться с Майком Малленом, равно как и желанием Мишель Обама работать с семьями военнослужащих.
Остаток недели я в основном прорабатывал со своими ближайшими соратниками образ «Гейтса 2.0» и свои приоритеты в должности министра обороны на последующие восемнадцать месяцев или около того (да, в ту пору я мыслил именно такими хронологическими рамками). Я сказал, что не хочу повторять ошибку Джимми Картера и закладывать в свой «ежедневник» слишком много приоритетов: пожалуй, с MRAP уже все в порядке, а вот со средствами РНР ситуация отнюдь не благополучная, да и отношение к раненым и к их лечению по-прежнему вызывает тревогу (мягко говоря).
Я испытывал серьезные опасения в отношении закупки ряда вооружений и оборудования, которое виделись мне явным «вбухиванием средств непонятно во что». «Наша стратегия судостроения, похоже, меняется всякий раз, когда приходит новый министр или начальник штаба ВМС. Необходимо обеспечить совместный процесс закупок, чтобы избежать ненужной конкуренции в распределении бюджета и дублирования расходов». Нужно сбалансировать развитие передовых технологий и возможность приобретать больше кораблей, самолетов и другой техники. Мы должны организовать процесс закупок эффективно, «иначе конгресс, извините за прямоту, отымеет нас по полной». Нет, новые исследования эффективной организации труда нам ни к чему – и без того уже все полки в архивах забиты, а результат нулевой. «Нам нужно, как я уже сказал, сосредоточиться на принятии решений, исполнении этих решений и навыках ведения переговоров». Я добавил, что мы должны наметить для новой администрации дорогу к закрытию Гуантанамо, так как новая команда, на мой взгляд, «очевидно недооценивает правовую и политическую сложность перемещения заключенных в тюрьмы штатов». Процесс потребует изменений в законодательстве, а также осознания факта, что «полицейская дубинка не всегда лучший метод».
Что касается самого переходного периода, то я понимал, что нуждаюсь в помощи для выстраивания отношений с совершенно иным «набором» игроков в сфере национальной безопасности. Что эти новые игроки думают о Гуантанамо, о закупках, о распределении военного бюджета? Мы с соратниками посмеивались (почти смех сквозь слезы), прикидывая, как я буду разбираться с теми серьезными проблемами, которые сам себе создал. Я хотел, чтобы «переходная» команда работала и на меня, а не только на избранного президента, и добивался, чтобы мой «след» был заметен на всех страницах окончательного доклада Обаме, – короткий абзац с «особым мнением» в конце текста меня ни капельки не устраивал. Я попросил Райана Маккарти присоединиться к «переходной» команде и проследить, чтобы обо мне не забыли.
В ночь на пятницу 5 декабря, за мартини, стейком и красным вином (проверенная временем формула для интенсивного мозгового штурма), мы с соратниками постановили, что в первые девяносто дней новой администрации мне стоит минимизировать зарубежные поездки и вместо этого выстроить прочные отношения с новой командой по национальной безопасности и сосредоточиться на бюджете 2010 года.
Я сказал, что бывший заместитель министра обороны Джон Хэмр слышал от Пола Волкера [81] , будто Обама собирается финансировать оборону довольно щедро в первые два года, но затем топор, как говорится, упадет (пророческие слова, как оказалось). Следовательно, мне нужно активнее участвовать в обсуждении бюджета и в совещаниях по поводу конкретных военных программ. В частности, нужно добиться того, чтобы в столь важных вопросах, как закупки истребителя F-22 и грузового самолета C-17, окончательное решение оставалось за мной. И чтобы министры родов войск, фигурально выражаясь, носили две шляпы – исполняли свои традиционные обязанности защитников конкретного рода войск, но помнили при этом, что работают на меня и президента, а значит, должны поддерживать шаги на благо министерства и страны в целом, не увлекаясь привычным корпоративным лоббизмом. Я сказал, что, как мне кажется, наши цели в Афганистане «чересчур амбициозны». Я предложил сфокусироваться на приведении к власти правительства, которое не допустит, чтобы «Аль-Каида» и прочие террористы вновь напали на нас из своих безопасных убежищ на территории Афганистана; грандиозные же планы по национально-государственному строительству и развитию надо воспринимать как долгосрочную перспективу. Мы должны сосредоточить наши усилия на юге и востоке Афганистана, то есть в тех районах, где талибы особенно сильны. «Также, думаю, все собравшиеся согласятся, что мне следует продолжать свою кампанию по привлечению общественного внимания к уходу за ранеными, а в более широком смысле – к медицинскому обслуживанию всех раненых, семей военнослужащих и ветеранов». И в завершение мы обсудили необходимость ускорить разработку плана закрытия Гуантанамо.