Не считая забот о семьях, личное будущее беспокоило нас в меньшей степени. А вот судьба отечества внушала нам большую тревогу. В результате удачно проведенных разведывательных операций вскоре после Тегеранской и Ялтинской конференции мы получили сведения о планах союзников. В них шла речь о разгроме Германии и ее послевоенном разделе. Поэтому у нас не было никаких иллюзий в отношении того, что ожидало Германскую империю. Не возлагали мы никаких надежд и на то, что сразу же по окончании войны во вражеской коалиции произойдет раскол, хотя такое мнение часто высказывалось в войсках. И в то же время мы не могли смириться с мыслью о полном крахе Германии.
В своих размышлениях о будущем я прежде всего исходил из моего нынешнего служебного положения. Мне было ясно: если сейчас нашу агентурную сеть ликвидировать, то воссоздать через несколько лет после войны эффективную разведывательную службу будет очень трудно, а может быть, и невозможно. Следовало учитывать, что Советы воспользуются победой, чтобы внедрить своих людей в нашу новую службу. Так я пришел к решению, каким бы абсурдным и имевшим мало шансов на успех оно тогда, весною 1945 года, ни казалось: нужно попытаться создать, параллельно с текущей работой, ядро новой немецкой разведывательной службы. Ибо то, что будущему германскому правительству потребуется разведка, было для меня само собой разумеющимся. Положение с кадрами позволило бы, если начать подготовительную работу сразу после окончания войны, создать костяк такой организации из сотрудников абвера и моих надежных людей.
Да и внешнеполитические соображения подводили к мысли о необходимости спасения ядра внешней разведки, пока это было еще возможным. Коммунизм изменил свое лицо лишь для видимости. Сталину удалось мобилизовать русский народ, использовав такие понятия, как «Отечественная война», «советский патриотизм». Бессмысленная восточная политика Гитлера и его жестокое отношение к русским людям подготовили почву и объективно сыграли на руку советскому диктатору. Нам было ясно — не зря мы несколько лет старательно изучали основы коммунизма, — что Сталин не откажется от прежних замыслов и будет следовать своим экспансионистским планам. Его цель, как говорят на Западе, — «всемирная революция», или «распространение благодати социализма на все народы» — так формулируют на Востоке. Поэтому мы считали, что для защиты западных народов от экспансии коммунизма в послевоенное время рано или поздно потребуются совместные усилия всех цивилизованных государств.
Когда наступит такое время, мы, конечно, знать не могли. Подтверждением наших взглядов явилась оценка положения дел в мире, данная Черчиллем. Она попала в наши руки окольными путями в феврале 1945 года. В анализе британского премьера ситуация в Германии оценивалась, пожалуй, слишком позитивно. Зато потенциал Советов и их намерения трактовались верно. Из документа было ясно, что англичане не разделяли оптимизма своих американских союзников в отношении того, что Дядя Джо (Сталин) стал будто бы демократом. В анализе без всяких иллюзий говорилось о будущем развитии Польши, Балканских стран и Венгрии и их превращении в социалистические государства. Для предотвращения коммунистической угрозы Черчилль даже был готов начать войну с Советами, разрабатывая план с кодовым названием «Немыслимое»
* * *
В Европе, готовящейся защитить себя от коммунизма, Германия вновь смогла бы занять свое место. Немецкая политика в будущем стала бы искать опору на Западе. Ее цели — отпор коммунистическому проникновению и воссоединение утраченных территорий. Вторая цель, по-видимому, не найдет полного понимания у западных держав-победительниц. Однако общие интересы западного мира в области обороны, которые обязательно возникнут под давлением обстоятельств, приведут к тому, что оборонять Западную Европу без немцев невозможно. В разведывательном плане можно ожидать, что все западные державы довольно скоро, хотя каждая по-своему, проявят повышенный интерес к возможности использования немецкого потенциала для ведения разведки на Востоке.
Когда мы в своих размышлениях дошли до этого пункта, возник вопрос: с каким партнером и в какой форме лучше всего начинать разведывательную деятельность?
Все это я обсудил с моим заместителем — подполковником Весселем. Итог наших размышлений можно сформулировать следующим образом: по-видимому, чистой утопией нужно считать идею заниматься сейчас, перед лицом тотального поражения, вопросом создания сразу же после окончания войны новой немецкой разведывательной службы, поскольку союзники ликвидируют все организации и учреждения третьего рейха. И все же такую попытку стоит предпринять, с тем чтобы в случае удачи передать разведку новому немецкому правительству. Основу ее заложат нынешние разведчики. Когда же будет создана новая власть? Сейчас на этот вопрос ответить невозможно. Остается открытой и проблема (ведь дело было в марте — апреле 1945 года!), с какой из трех западных великих держав удастся найти такую форму сотрудничества, которая будет приемлема в дальнейшем для нового немецкого правительства. Мы не могли, да и не хотели сотрудничать с нашими бывшими до последнего времени противниками в качестве наемников, так как считали, что с самого начала не следует отягощать будущую разведслужбу позором квислинговщины.
В итоге я решил: будет наиболее целесообразным, если мы обратимся к командованию вооруженных сил США. Американцы, как мне представлялось, по окончании военных действий быстрее других наших противников возвратятся к объективной оценке немцев. Дальнейшее развитие событий показало: это предположение оказалось правильным.
Вот что побудило меня попытаться легализовать наши планы на будущее в вышестоящей инстанции. За несколько недель до окончания войны я обратился к заместителю начальника штаба оперативного руководства вермахта генералу пехоты Винтеру, изложил ему наши соображения и получил от него благословение. Немного позже, уже находясь в плену в Висбадене, я случайно встретился с гросс-адмиралом Деницем, который в течение небольшого промежутка времени был последним главою империи. Я воспользовался этой возможностью, чтобы изложить ему наши планы. Он также одобрил их.
* * *
В марте 1945 года я вместе с подполковником Весселем посетил подполковника Бауна, начальника штаба абвера «Валли-1» в Бад-Эльстере, и проинформировал его о наших замыслах. Баун — уроженец Одессы и провел там детские годы, прежде чем семья возвратилась в Германию. Он вырос со знанием двух языков и хорошо понимал русский образ мышления. Можно даже сказать, что в нем было что-то от русского характера: повышенная чувствительность, неумение держаться в определенных рамках. Впрочем, это свойственно всем немцам— потомкам колонистов, попавших в Россию десятки и даже сотни лет назад. Баун отличался неуемной фантазией, которая затрудняла ему трезвое восприятие реальности. А это, в свою очередь, приводило к тому, что он стремился во что бы то ни стало добиться исполнения своих замыслов и порою вел себя словно одержимый.
Баун был изобретательным «доставалой» и хорошим организатором, умевшим не только толково использовать своих подчиненных и связников, но и обеспечивать их всем необходимым. До конца войны он работал в основном с русскими добровольцами и ухитрялся поддерживать агентурные связи вплоть до Москвы.