– Объясните популярно.
– Меня обвиняли в непреднамеренном убийстве. Ударил человека в грудь, а у него кости слабыми оказались. Грудная клетка повредилась, ушиб сердца, смерть… За это пожизненное заключение не дают. Но я человек с характером. Я вообще решеток не терплю. А если и терплю, то с другой стороны. Изнутри мне находиться там не нравится. И отношение ко мне там не нравится. И следователь мне попался такой нудный, что от него куда хочешь сбежишь. Я и убежал. И Бессариона с собой взял. Но я никого не хотел убивать. Мог бы вертухаев убить, но только побил. Потом, когда нас преследовали, несколько раз мог преследователей убить. И опять себя сдерживал. Я не хотел убивать своих соотечественников, хотя они меня убили бы с удовольствием. Таким образом, я все же сохранял себе дорогу назад чистой. И только сегодня перед рассветом все это сломалось. Когда менты в первый раз Бессариона ранили. Они и его добили бы, и меня тоже. И я вынужден был убить троих. А потом Бессариона убили. И я уже шестерых… Это слишком много. Этого не простят. Я хорошо отношусь к своему дому и к своей стране. Я не предатель. Но я не хочу остаток дней своих – а я еще молод – провести в одиночной камере. И потому в стране мне оставаться нельзя. Если меня примут в Грузии, я готов бежать в Грузию…
– И как вы намереваетесь обеспечивать себе жизнь в Грузии? Чем думаете заниматься? У вас же есть семья, и вы, наверное, думаете и семью за собой переправить…
– Я пока не задумывался над этим. Но с моим военным опытом я мог бы оказаться полезным в разных сферах… Думаю, и семью при хорошем раскладе смог бы обеспечить…
– Хорошо… – задумчиво произнес Бежуашвили. – Тогда я могу предложить вам сотрудничество. И не простое, а сотрудничество в экстремальной ситуации, в которой мы оказались из-за гибели подполковника Мерабидзе. Вы можете принять такое предложение?
– Я не слышал еще самого предложения. Могу только предположить, что мне придется сотрудничать с Лорсануковым и Мовсаровым. Это не слишком приятная миссия, но если она будет иметь свои границы, я мог бы согласиться.
– Что вы называете границами?
– Я ни при каких обстоятельствах не буду участвовать в боевых действиях против частей спецназа ГРУ. Там мои товарищи, а я товарищам всегда верен… Я не буду принимать личное участие ни в каких террористических мероприятиях… В любом случае.
Бежуашвили думал недолго.
– Думаю, ваши условия приемлемы. Ваша задача только одна. Сначала оценить уровень боеспособности людей, которых соберет Лорсануков, и доложить мне. Если вас этот уровень устроит, Лорсануков с Мовсаровым получат первый транш оплаты. Затем они приступят к выполнению своего задания. Вы будете контролировать это выполнение…
– Стоп-стоп… То есть они будут заниматься террористической деятельностью, а я должен буду следить за ними и давать подсказки? Это отпадает. Мне это не по душе, и вообще я не хочу, чтобы мне еще и статью за терроризм приписали. Мне собственной статьи за глаза хватает…
Теперь раздумья собеседника были более продолжительными. Но соглашаться все равно было необходимо, поскольку заменить Тамарова было некем.
– Пусть так. Вы можете быть где-то в стороне. Может быть, даже с самим Мовсаровым. Ему будут докладывать. Докладывать при вас. Я сам предупрежу имама, чтобы вы слышали доклады. Если все будет правильно, вы опять сообщите мне. Они получат остальное… И после этого они же по своим каналам переправят вас в Грузию.
– Наверное, я соглашусь… – еще не совсем уверенно сказал Артем Василич.
– Я еще не услышал согласия, а время нас поджимает.
– Я согласен.
– Тогда срочно выходите за перевал. Естественно, в обход поста. Вам навстречу будет выслана машина. Ждите звонка… Машина выйдет, вам сообщат…
– Я сначала все же похороню Бессариона.
– У нас время ограничено.
– Я сначала похороню Бессариона…
Собеседник вздохнул:
– Поторопитесь…
– Я позвоню, когда пройду перевал.
2
Для временного лагеря место выбирали заранее, но, к сожалению, не зная местности и только по карте. Планировалось устроить его на округлой вершине невысокой горы, поросшей лесом. Карта, как известно, густоту леса не отражает. Но устроиться, думал подполковник Бурлаков, когда составлял план, можно в любом лесу. Главное, чтобы через него проходило как можно меньше троп.
К несчастью, карта оказалась слегка устаревшей. В предполагаемом месте какое-то время назад прошел лесной пожар, а останавливаться на пепелище, где новая зелень еще только-только начинает из-под пепла пробиваться, было не самым приятным занятием. Потому решили спуститься ниже под гору, где лес такой же, но каким-то случаем пожаром не задетый.
На место прибыли с запасом в сорок четыре минуты. Эти минуты приплюсовались к двум часам, которые заранее при расчете прохождения маршрута брал в запас подполковник Бурлаков. И получилось, что отряду можно было отдохнуть после трудного марша целых два с половиной часа. Капитан Максимов попросил разрешения дать команду «отбой». Александр Григорьевич согласился, оставив с собой только радиста, потому что подошло время сеанса связи с командиром бригады. Посты подполковник не проверял, предоставив эту заботу командиру роты, а капитан Максимов, казалось, вообще не понимал, что такое есть сон и отдых. Он постоянно стремительно проходил с одного конца временного лагеря на другой, отдавал какие-то распоряжения командирам взводов, которых тоже держал в жизненном тонусе. Можно было бы подумать, что такую энергию капитан демонстрирует перед начальником штаба бригады, но подполковник Бурлаков уже многократно слышал от других офицеров о неугомонности Максимова и плохо думать о нем не хотел.
Связь наладилась быстро. И командир бригады, как оказалось, уже был на бригадном узле связи, ждал разговора со своим начальником штаба.
– Как дела, Александр Григорьевич?
– Прибыли на место с запасом времени, товарищ полковник. Личный состав отдыхает.
– Не расслабляй их. Мог бы и занятия провести…
– Соблюдаем режим скрытности, товарищ полковник. Проводить занятия невозможно, – без неприличного вздоха сказал Бурлаков.
– Ну, а дела-то как?
– На месте мы, товарищ полковник.
– Я не о том… Ты в Москву звонил?
– Так точно. Все нормально…
– А конкретнее… – В голосе полковника послышалась приличествующая должностная строгость, которая проявлялась обычно, когда полковнику казалось, что его обходят уважением.
– Мы, товарищ полковник, в открытом телефонном режиме беседуем. Невозможно рассказать. Нас, вполне вероятно, прослушивают…
– Да… – неохотно согласился командир бригады. – С другими группами что?
– С ними связь после вас. Но они-то сами должны на вас выходить.
– Выходили. Все выходили. На местах они.