* * *
В ночном марше скорость, конечно, снизилась на треть, хотя ночь была достаточно светлой – лунной и звездной. Но тропа шла через такой густой ельник, который пропускал только незначительную частичку небесного естественного света, и постоянно присутствовала угроза зацепиться ногой за корень или за камень. А когда тропа поднялась выше, где растительности было меньше и сама почва для елей оказалась неподходящей из-за сильной каменистости, то уже и небо слегка затянуло облаками; приближалось утреннее время, а утром звезды всегда видно хуже. Это тоже не добавило скорости.
Памятуя о малолюдности этих мест, подполковник Занадворов разрешил ведущим пользоваться фонарями в пульсовом режиме. Короткая вспышка освещала тропу вперед шагов на десять, и эти десять шагов совершались в темноте до следующей вспышки. Пульсирующий свет, конечно, способен привлечь большее внимание постороннего наблюдателя, чем прямой луч, но последний луч давал возможность вычислить местонахождение обладателя фонаря и произвести прицельный выстрел. Пульсирующий фонарь, учитывая бессистемную извилистость тропы, такую возможность сводил к минимуму.
Разрешая рискованные действия, подполковник Занадворов исходил из того, что в течение ближайших суток на этом участке выхода за границу было уничтожено слишком много боевиков, чтобы считать реальным появление еще одной банды. Кроме того, бандиты в темноте не могут разобрать, кто идет по тропе, и не пожелают стрелять, может быть, в своих союзников. А союзники, как уже многократно слышал Занадворов, при переходе границы очень нужны, потому что бандиты часто переходят границу и при деньгах, и при награбленном, и малые группы часто становятся добычей чеченцев, живущих по ту сторону границы. Грузинские чеченцы считали это дело своим законным промыслом. Когда-то, когда боевики располагали большими силами и в памяти еще были свежи результаты первой чеченской войны, грузинские чеченцы помогали переходить границу. Позже, когда силы бандитов были уже сведены к минимуму, их при переходе границы попросту грабили, а нередко и убивали. Кажется, именно на этой почве у Амади Дидигова произошел конфликт с грузинскими чеченцами. Амади был предупрежден и уничтожил отряд, вышедший на перехват его группы. И за это приобрел несколько сильных «кровников» по другую сторону границы. И теперь уже не уходит в Грузию, предпочитая зимовать в каком-то из горных сел, где его знают и уважают.
Таким образом, подполковник Занадворов считал, что до границы он может идти спокойно, почти без риска встретить какую-то вооруженную группу. Тем не менее это вовсе не означало, что Сергей Палыч готов был позволить себе или кому-то из своих офицеров расслабление и пренебрежение мерами предосторожности. Пульсирующее включение фонарей ведущими было самым крупным нарушением, притом что мелких не было вообще. Точно так же, как раньше, шло охранение впереди и позади группы. Точно так же, как раньше, снайпер, старший лейтенант Шумаков, временами останавливался на два десятка секунд, чтобы в прицел с тепловизором бегло осмотреть склоны гор. Точно так же, как раньше, каждый из офицеров был готов залечь и поднять оружие в любую секунду.
Так перед высоким перевалом и вошли в серый рассвет, который уже через полчаса, когда миновали перевал, превратился в яркий и слегка суровый, не слишком красочный восход. Солнце выкатилось из-за вершин яркое и красочное, но горы, которые оно осветило, в ожидании снега уже посуровели и помрачнели. И тем не менее от вида этих гор дух захватывало, хотелось раскинуть руки, чтобы дышалось легче. Но чувств своих никто не проявлял. Шли, как и прежде, соблюдая походный строй и дистанцию. Только старший лейтенант Шумаков прильнул к прицелу, чтобы сверху посмотреть вдаль, уже без включенного тепловизора. Что он там высматривал, Занадворову было непонятно; внешне снайпер выполнял свою обычную работу, и этого было достаточно. Но подполковник и сам бы, будь у него такой мощный прицел, полюбовался бы окрестными горами. Бинокль подобного ощущения не дает…
* * *
День прошел в маршруте, когда пейзаж сменяется пейзажем, и множество красивых картин сливается в одну, которая кажется уже не сильно впечатляющей. В середине дня останавливались на привал, во время которого пообедали и наложили на ногу подполковнику грузинской разведки свежую повязку. Старые окровавленные бинты, не желая оставлять следов, закопали среди камней. Рана успешно заживала, несмотря на то что ноге пришлось поработать, но швы санинструктором «краповых» были наложены профессионально, да и повязка делалась спецназовцами ГРУ, знающими толк в ранениях. А мягкие мышечные ткани при ранении навылет заживают достаточно быстро. И нагрузка при таких ранениях, как считали сами спецназовцы, вопреки мнению врачей, сказывалась только благоприятно, оживляя поврежденные мышцы усиленным кровопотоком и кровообменом. Сам Элизабар Мелашвили был бы рад не прислушиваться к рекомендациям спецназовцев, тем не менее вынужден был бороться с собственным нежеланием идти и подчиняться общей необходимости. Уколы промедола притупляли боль, и к обеду Мелашвили уже полностью втянулся в темп движения.
Совершенно не выказывал своих эмоций и усталости капитан Джабраил Дидигов. Лицо его всегда было скрыто одной и той же маской невозмутимости, присущей почти всем сильным мужчинам его народа, а что было внутри, этого не знал никто. Джабраил не отставал, но и никого не подгонял; не дышал тяжело, но и не показывал, что имеет еще достаточный запас сил. Просто вел себя, как равный с равными, хотя иногда ловил на себе испытующие взгляды офицеров военной разведки, привычных к тому, что оперативные работники ФСБ не могут тягаться с ними в физической подготовке. Но Джабраил то ли имел за плечами хорошую «физику», то ли умел скрывать свою усталость, как это умеют делать чеченцы, и шел, что называется, на характере. Такая способность вызывает еще большее уважение, чем физическая подготовка, поскольку сами спецназовцы всегда больше ценили умение терпеть, чем простую силу. Но одно без другого, естественно, в боевой обстановке стоило мало.
После привала в марш все вступили ровно, и Элизабар даже не попросил майора Тихомирова выделить ему очередной тюбик, чем сильно того обрадовал, поскольку запас промедола в группе, во-первых, был не бесконечным, а во-вторых, этот препарат вызывает привыкание, а Тихомиров не стремился сделать из грузинского подполковника наркомана, как сам подполковник недавно еще мечтал сделать наркоманами многих молодых парней в России. Используя момент, спецназовец слегка приотстал от своего подопечного и включил микрофон «подснежника».
– Я – Тихий, вызываю Дворового.
– Я – Дворовой, слушаю тебя, Тихий, – отозвался подполковник Занадворов.
– Мой клиент созрел для хорошей ходьбы. Имеем возможность повысить темп.
– Как второй? – спросил Занадворов.
Тихомиров покосился на идущего недалеко капитана Дидигова.
– Дышит свежестью, только что не пахнет…
– Ведущий! – позвал командир.
– Я – Сказочник, слышал… – отозвался старший лейтенант Лукоморьев, не дожидаясь приказа и уже сообразив, что от него требуется. – Слегка добавляю обороты.
– Чуть больше, чем слегка. Ко всем относится! До следующего привала должны все перевалы миновать и снова спуститься в леса – там ночевать теплее.