С одной стороны, поддержка Алу Алханова в качестве основного кандидата от Кремля была обозначена, с другой — не получила должного развития. Да и активность самого Алханова также нельзя было назвать абсолютно соответствующей статусу основного кремлевского кандидата и реальным президентским амбициям. С большей или меньшей уверенностью можно было говорить лишь о поддержке Алханова со стороны силовых структур внутри Чечни, а также со стороны силовиков в стане федеральных сил. Да и к тому же в Чечне в принципе отсутствуют традиции единоличного правления. Система социальной саморегуляции чечевдев основана на элементах тейповой демократии, то есть своего рода «многополярной» системы власти. Поддержать же кого-то персонально в качестве единственного лидера чеченцы могут лишь в том случае, если примут эту фигуру как представителя некой сверхсилы: федерального центра, ставленника Кремля; как своего рода третейского судью, разрешающего внутренние ситуации, опираясь на авторитет представившей его сверхсилы. По этой причине какой-либо реальной властью или авторитетом в Чечне всегда будет обладать лишь та фигура, которая однозначно и безоговорочно поддерживается федеральным центром. Соответственно, шанс быть избранным большинством на должность президента Чечни всегда имеет лишь тот кандидат, который открыто и уверенно заявляет о такой поддержке. Такой фигурой был Ахмад Кадыров, а вот относительно Алу Алханова этого сказать было нельзя. Создавалось впечатление, что Кремль что-то не договаривает, воспринимая Алханова как переходную фигуру, что в итоге так и оказалось. А если ясной и четкой поддержки Кремля нет, значит, нет и поддержки абсолютного большинства, так как в этом случае ставленник будет представлять либо интересы лишь одного из тейпов (чеченских родов) и не будет признан остальными, либо одной из группировок внутри Чечни, что еще менее весомо.
Алу Алханов был обозначен, но ясной и недвусмысленной поддержки своей кандидатуры от Кремля не получил. Ему пришлось вживаться в эту роль явочным порядком, по факту, позиционируя себя как представителя федеральной власти, но он явно не справлялся с консолидацией вокруг себя элиты внутри республики. Таким образом, фактор безоговорочной поддержки федеральным центром является в Чечне решающим для политической власти.
С достаточной очевидностью можно отметить и то, что президентство Алханова не сильно улучшило ситуацию в республике и практически не повлияло на стабилизацию состояния региона в целом. Если стабильность при Ахмаде Кадырове обеспечивалась принятием его фигуры основной массой населения Чечни в качестве представителя сверхсилы — федерального центра, то в случае Алханова ни о какой стабильности, особенно внутри чеченских элит, речи и не шло.
Затеяв унификацию Чечни по образу и подобию типовых российских регионов, продавив кандидатуру Ахмада Кадырова и заявив об установлении типовой властной вертикали в Чечне, Кремль был просто вынужден продемонстрировать, что эта система установлена и работает, что механизм выборов действует, а значит, ситуация в целом под контролем. В случае же, если бы по каким-то причинам вторые президентские выборы в Чечне не состоялись или были бы сорваны, федеральному центру пришлось бы признать крах выбранной в 1999 г. стратегии на приведение Чечни в соответствие со стандартами остальных российских регионов. Однако и харизматичного лидера, лояльного центру, на тот момент в Чечне не наблюдалось. Алханов просто стал единственно возможной фигурой дня сценария «типового силовика для типового региона».
Принципиально же важным является именно то, что предпримет Кремль в дальнейшем. Как Москва будет теперь развивать ситуацию: либо начнет очередной виток создания и укрепления властной вертикали в Чечне с последующей попыткой унифицировать модель социального устройства под типовой российский регион и с очередным ожесточенным сопротивлением этим процессам в горной части Чечни, либо все-таки перейдет к содержательному варианту разрешения ситуации, учитывающему весь комплекс возможных подходов: сбалансированность религиозных, этнических, культурных, традиционных, а не только силовых факторов.
Все только начинается
Именно в Чечне Россия впервые столкнулась с такой проблемой, как сетевая война, которая началась с распадом СССР и продолжается до сих пор. Чечня является неким показательным примером реальной сетевой войны. Вся чеченская ситуация демонстрирует типичный сетевой подход: американцы используют совершенно разнородные, казалось бы, не связанные друг с другом центры силы в своих интересах.
Сетевые войны не отменяют геополитических моделей. Все время проведения чеченской сетевой операции продолжала реализовываться геополитическая стратегия окружения Евразии, то, что в геополитике определяется как «стратегия «Анаконды». Чечня находится в центре пересечения российского выхода на Юг и полосы американского санитарного кордона, проходящего через Кавказ от Европы до Китая. Для того чтобы России выйти к теплым морям, есть кратчайший путь — через Иран. Но на пути этого выхода лежит небольшой, довольно тонкий кавказский перешеек, преграждающий дорогу на Юг в Азербайджане и Грузии. Задача США — увеличить его, кардинально отрезав Россию от Ирана, перерезав вертикальную геополитическую ось Москва — Тегеран. И реализуется эта стратегия именно посредством сетевой операции на Кавказе, в центре которой находится Чечня.
С самого начала к реализации чеченской сетевой кампании одновременно подключается сразу несколько центров силы. Во-первых, в нее включаются англичане, которые еще в конце XIX — начале XX века, а тогда Грозный считался вторым нефтедобывающим центром после Баку, — занимались разработками нефтяных месторождений на территории нынешней Чечни. Уже тогда англичане инвестировали значительные средства в кавказскую нефть, потратили на этот проект много сил, ресурсов, времени и энергии. И вот, после советской национализации, а затем и распада самого СССР, американцы вновь напоминают Англии об ее интересах на Кавказе. Таким образом англичане подключаются к сетевой операции американцев из своих собственных прагматических соображений, дабы вернуть потерянное, восстановить финансово-экономическое влияние, получить подряды, скупить ставшую вновь бесхозной нефтедобывающую промышленность. Американцам же нужно, чтобы на Кавказ вновь были завезены английские деньги для финансирования операции.
Второй игрок чеченской сетевой операции — Саудовская Аравия, через которую подключается весь арабский мир, и в первую очередь ваххабитские сети. Саудиты заинтересованы в том, чтобы как можно шире распространить ваххабитскую версию ислама, экспортировать ваххабитское движение за пределы арабского мира, — это интерес влияния чисто прагматический. И им американцы так же ненавязчиво указывают на Чечню, где ислам многие годы подавлялся, где во время советского периода был совершенно вытравлен традиционный ислам и где можно было очень быстро и легко навязать ваххабитские модели, расширив сферу своего влияния на Кавказ, получив возможность прямого выхода на российское мусульманское Поволжье. Американцы же получили подключение неисчерпаемого человеческого ресурса, ваххабитские сети исламистского интернационала и их финансирование.