Ночью 9 ноября 1938 года нацисты, что называется, спустили с поводка своих антисемитских громил, и те совершили целый ряд злодеяний против евреев, что позже стало известно как Reichskristallnacht («Хрустальная ночь» или «Ночь разбитых витрин»). За два дня до этих событий, 7 ноября, 17-летний еврей по имени Герцель Гриншпан, родившийся в Германии в семье выходцев из Польши, вошел в Германское посольство в Париже и выстрелил в секретаря посольства по имени Эрнст фом Рат. Он был доведен до этого шага тем, что произошло с его родителями, Сенделем и Ривкой. Они оказались в числе 12 000 польских евреев, живущих в Германии, которых нацисты вывезли на польскую границу и бросили там на произвол судьбы. Польские власти отказались впустить их в страну, и вот эти люди оказались брошенными, без гражданства, на границе между двумя режимами, ни один из которых не хотел иметь с ними ничего общего. Это было наглядной и яркой иллюстрацией последствий нацистских преследований, с одной стороны, и полного провала международных усилий в Эвиане — с другой. Нацисты хотели изгнать своих евреев, но они были «никому не нужны».
Девятого ноября фом Рат умер от ран. Этот день уже был «святым» для всего нацистского движения — это была 15-я годовщина Пивного путча. Гитлер и все нацистское руководство собрались в Мюнхене на ежегодное торжественное собрание, чтобы отметить эту дату, и здесь Йозеф Геббельс, который всегда был убежденным антисемитом, обратился к Гитлеру с просьбой разрешить акции возмездия против германских евреев в отместку за смерть фом Рата. Накануне ночью уже имели место спорадические нападения на собственность евреев, но теперь начались зверства по отношению к евреям в масштабах, каких нацистская Германия еще не видела. Более 20 000 евреев были брошены в концентрационные лагеря, было разрушено более тысячи синагог. Несколько сот человек погибло. В Нюрнберге 18-летний Руди Бамбер в ужасе наблюдал, как штурмовики взламывают дверь его дома и потом крушат все на своем пути. Позже появилась другая группа штурмовиков, которые избили его. Как только они ушли, Руди нашел свою плачущую мать, из выломанных водопроводных труб хлестала вода, заливая весь дом. Пробравшись дальше через обломки мебели, по осколкам стекла и фарфора, он обнаружил своего умирающего отца. Штурмовики убили его. Руди пощадили только потому, что главарь этих громил решил, что ему пора домой, т. к. завтра надо рано вставать на работу, а остальных «это очень рассердило, и они решили больше не терять здесь времени и потому просто дали мне пинка и сказали „пшел вон“, хоть и другими словами, и ушли, бросив меня посреди этого хаоса»‹28›. Подытоживая свой жуткий рассказ о столкновении с нацистами, Руди говорит: «Во всем этом нет никакого смысла, это просто безумие какое-то».
Акты насилия в «Хрустальную ночь» инспирировались одновременно через инициативу снизу и подстрекательство сверху. Так же, как и в случае с программой детской эвтаназии, были отмечены случаи, когда высокопоставленные функционеры нацистской партии предлагали и разрабатывали акции, которые, по их мнению, должны были понравиться боссу. Филипп Боулер хотел укрепить власть — как свою собственную, так и своего ведомства, Канцелярии руководителя партии, а Йозеф Геббельс стремился оправдаться в глазах Гитлера за связь с чешской актрисой Лидой Бааровой и последующие проблемы в семейной жизни.
Нацисты жили в мире, где, по словам д-ра Гюнтера Лозе, работавшего в Министерстве иностранных дел Германии, «каждый стремился быть ближе к нему (т. е. к Гитлеру). Просто пользоваться его благосклонностью, попадаться ему на глаза, на обеде или на заседании — не важно. Оказаться рядом с ним хоть раз. Это было событием для каждого. Берусь утверждать, что любое письмо, любое предложение, поступавшее в Канцелярию руководителя партии, — от кого бы оно ни исходило — всегда было продиктовано стремлением доказать, что автор — верный сторонник Адольфа Гитлера»‹29›.
Пусть так, но все же это не вполне объясняет поведение штурмовиков, которые вломились в дом Руби Бамбера в Нюрнберге и убили его отца. Их желание калечить и убивать евреев, крушить их собственность объяснялось их собственными глубоко укоренившимися убеждениями. Эти убеждения могли подпитываться и поощряться нацистской пропагандой и всей инфраструктурой нацистского государства, но все же изначально это были убеждения, которые возникли в среде злобных антисемитов задолго до того, как Гитлер вышел на сцену. Гитлер дал им одно — свободу действий и право действовать без ограничений.
Задолго до всплеска насилия «Хрустальной ночи» еженедельник «Das Schwarze Korps» — официальный орган СС — публиковал статьи, исполненные глубокой ненависти по отношению к евреям. Спустя неделю после ужасов ночи с 9 на 10 ноября в журнале появилась статья под заголовком «Мразь наглеет!», открыто призывавшая к актам коллективного возмездия против евреев. Эта статья дает представление о том менталитете, который чуть позже способствовал появлению лагерей смерти: «Берегитесь же, евреи! Горе вам всем, если хоть один из вас, или его соучастник, нанятый и зараженный вашей ненавистью, посмеет поднять свою подлую руку на немца! Не он один будет отвечать за смерть и страдание немца — все вы вместе ответите! Пусть поймут это те, кто не понял нашего первого, нежного, предупреждения (т. е. „Хрустальной ночи“). И мы не станем предаваться судебному крохоборству, выясняя, кто конкретно прав, а кто виноват. Ведь, согласно международному праву, мы не находимся в состоянии войны с мировым еврейством. Евреи и немцы — не равноправные стороны в судебном процессе, и не надо ставить нас на одну доску с ними. Есть только одно право — наше право, наше право на самозащиту, и мы сами будем решать, когда и как его осуществить»‹30›. В другой статье — в декабре 1938 года — автор высказался еще более определенно относительно участи евреев: «Как только кто-нибудь — еврей или еврейский наемник — поднимет оружие против одного из руководителей Германии, в тот же день в Германии не останется ни одного еврея! Надеюсь, всем понятно, что это значит!»‹31›
Газета «Das Schwarze Korps» требовала немедленно ужесточить преследование германских евреев. «Раз это необходимо, раз уж мы больше не хотим слышать ничьих протестов и раз никто на свете не может нас остановить — значит, мы добьемся полного и окончательного решения еврейского вопроса. Наш план ясен и понятен: полное исключение, полное разделение! Что это значит? Это значит не просто удаление евреев из германской экономики, которую они подло предали своим подстрекательством к войне и убийству. Евреев надо убрать с наших улиц, из наших домов и кварталов, их надо поместить в специальные места, где они будут среди своих, где они будут общаться друг с другом, и минимально контактировать с немцами»‹32›.
Теперь открыто признавалось, что устремления СС вполне совпадают с бредовыми идеями Гитлера. Это была горючая идеологическая смесь, представляющая собой коктейль из ненависти и мировых амбиций, которая ясно свидетельствовала, что СС готовы к бойне. Бультерьеров спустили с поводка.
Тридцать первого августа 1939 года, за день до того, как солдаты вермахта вошли в Польшу, положив тем самым начало Второй мировой войне, американский журналист Уильям Лоуренс Ширер следующим образом описывал настроения, царившие в Германии: «Все настроены против войны. Люди открыто говорят [об этом]. Как может страна ввязываться в глобальный военный конфликт, если население выступает решительно против него?»‹1› Точку зрения Ширера о глубине антивоенных настроений разделяли и чиновники СД, службы безопасности рейхсфюрера СС. За год до того ими был подготовлен секретный отчет, гласивший, что общественность Германии «подавлена тревогой за свое будущее» и что «большая часть населения обеспокоена тем, что в конце концов война положит конец экономическому процветанию и приведет саму Германию к гибели»‹2›. Еще один отчет СД так описывал положение в сельской местности: «Повсюду царит волнение и напряженность, единственное желание людей можно выразить в нескольких словах: „Пожалуйста, не нужно войны!“»‹3›