После грандиозной победы Германии всем стала очевидна еще одна характерная черта гитлеровского стиля руководства, которая лежала в основе всех дискуссий перед вторжением во Францию. Фюрер обещал немцам не только привести государство к расцвету и изменить ход истории — он пропагандировал идею сиюминутности, необходимости действовать здесь и сейчас. Гитлер часто говорил, что на достижение всех своих целей у него есть лишь одна, короткая жизнь; он боялся, что не доживет до старости, а потому вечно спешил, пытаясь заразить этой спешкой всех остальных. Его чувство безысходности лишь обострялось тем, что фюрер не верил в загробную жизнь. Через все речи Гитлера, с которыми он выступал в тот период, красной нитью проходит мысль, что все мы живем только раз и никому не удастся избежать смерти и забвения, независимо от того, рисковал ли ты при жизни, пытался ли изменить весь мир или тихо служил простым клерком. Вам решать, говорил он. Унылое существование или захватывающая жизнь, полная приключений, — и то и другое закончится вечностью небытия. Ни для кого не секрет, какой путь выбрал для себя Гитлер. 23 ноября он заявил своим генералам, что «решил прожить жизнь так, чтобы не было стыдно встретить смерть».
Более того, новый «план Гельб» привлекал фюрера еще и тем, что позволял застать противника врасплох. «Фактор внезапности — залог успеха битвы‹40›, — скажет позднее Гитлер. — Ни в коем случае нельзя без конца повторять одну и ту же операцию лишь потому, что однажды она оказалась успешной». Еще в октябре 1939 года, то есть задолго до того, как фюрер узнал о плане Манштейна, он подметил, что противники Германского рейха на Западе очень уязвимы перед лицом внезапных, неожиданных действий. «Фюрер подчеркнул, что нельзя повторять тактику линейных боев [Первой] мировой войны, — написал генерал фон Бок в своем дневнике 25 октября, — и что мы должны прорвать линию обороны противника быстрыми, молниеносными ударами и стремительными прорывами моторизированных и танковых частей, чего от нас не ждут стандартно мыслящие французы и неповоротливые англичане»‹41›.
Именно эта находка Гитлера сыграла решающую роль в грядущей битве. Однако в ходе последующей отработки плана Манштейна в центре управления войсками в Цоссене выяснилось, что вся операция сводится к одному вопросу: как скоро союзники поймут, что главный удар планируется не в Бельгии, а в Арденнах? Если немцы не успеют переправиться через реку Маас в Восточной Франции за четыре дня, то у англичан и французов появится фора во времени, они поймут, что происходит на самом деле, и перебросят войска в Арденны. Уже на этом этапе стало ясно, что в этой битве появляется новый стратегически важный пункт — город Седан, расположенный на реке Маас. Стоит быстро взять Седан и переправиться через реку — и на пути группы армий «А» больше не остается серьезных естественных препятствий до самой дельты Соммы. (Говоря о принятии германским командованием столь радикальной версии «плана Гельб», не стоит забывать и об историческом контексте — вермахт до сих пор нес на себе мрачную печать поражения в Первой мировой, а план Манштейна позволял отомстить французам, не просто сокрушив их, но и унизив.)
В конечном счете Гитлер надеялся, что превосходство союзников в количестве танков не сыграет существенной роли, если танки окажутся не там, где надо. И этот авантюрный расчет окупился с лихвой. Союзники были абсолютно убеждены, что им известно все о предстоящем вторжении, и просто излучали самоуверенность. Так, генерал Морис Гамелен, главнокомандующий французской армией, самонадеянно заявил своим старшим офицерам в сентябре 1939 года, что если немцы решатся напасть весной 1940 года, то Францию ждет блистательная победа‹42›.
Но Адольф Гитлер столь же истово верил в победу. В процессе подготовки вторжения во Францию он рассматривал множество вариантов тактики, стратегии и направлений главного удара — неизменным все это время оставалось лишь одно — непоколебимая уверенность фюрера, что все будет хорошо. Генерал Гальдер отметил в своем дневнике 17 марта, что Гитлер «явно уверен в успехе»‹43›, несмотря на глубокую обеспокоенность среди некоторых немецких старших командиров. Немногим ранее, 14 февраля, Гальдер написал, что «Гудериану и Виттерсгейму явно не хватает уверенности в успехе»‹44› операции. А 25 февраля после встречи с Федором фон Боком, который должен был возглавить в предстоящем вторжении группу армий «В», в его дневнике появилась запись о том, что фон Бока «беспокоит»‹45› ряд спорных вопросов.
Еще до начала осуществления «плана Гельб» Гитлер преподнес союзникам еще один сюрприз — вторгся в Данию и Норвегию. Он понимал, насколько необходимо обеспечить безопасность путей поставок железной руды из нейтральной Швеции через норвежский порт Нарвик. Долгое время ходили слухи о том, что союзники собираются совершить нападение на Скандинавию, — и, как оказалось, начавшееся 9 апреля германское вторжение практически совпало с попыткой англичан заминировать норвежские воды.
На суше немцы захватили Данию за несколько часов и немедленно начали вторжение в Норвегию. На море дела шли не так гладко — Кригсмарине потеряли более дюжины кораблей. Тем не менее союзные войска не смогли выбить немцев из Норвегии, и споры о причинах этого провала привели к отставке Чемберлена и назначению Уинстона Черчилля на пост премьер-министра Великобритании 10 мая 1940-го. Так совпало, что в этот же день немцы начали вторжение во Францию и Нидерланды.
Вермахт атаковал союзников силами 112 дивизий, но лишь десятая их часть имела в своем составе бронетехнику. Англичане и французы считали, что сумели полностью разгадать стратегию немцев. Вступление группы армий «B» под командованием генерала фон Бока на территорию нейтральной Бельгии подтвердило предположение генерала Гамелена, что вторжение будет начато на северном направлении. Один французский офицер вспоминает, что в тот день Гамелен расхаживал с выражением триумфа на лице, напевая что-то себе под нос‹46›. Французам и британцам казалось логичным, что немцы одновременно нападут на Бельгию и Голландию, чтобы захватить военно-воздушные базы для последующих ударов по Великобритании.
Как и планировалось, союзные войска вступили в Бельгию, надеясь завязать бои и связать силы противника. К исходу 14 мая казалось, что французские войска весьма неплохо показывают себя в боях с немцами. Однако уже тогда появились подозрения, что вермахт может начать вторжение на других направлениях. 12 мая союзники стали получать информацию о передвижениях группы армий «A» в Арденнском лесу, однако сочли это фланговым маневром в рамках основных боевых действий в Бельгии. Однако вскоре стало очевидным, что немцы собираются форсировать реку Маас и атаковать французский город Седан. 13 мая Гамелен узнал, что некоторые германские части уже пересекли Маас к северу от Седана. К 14 мая немцы форсировали Маас уже в нескольких местах. Для Франции это было потрясением. Один из офицеров стал свидетелем того, как командующий войсками Северо-Западной Франции генерал Альфонс Жозеф Жорж заплакал и сказал, что в Седане они «потерпели ряд неудач»‹47›. На следующий день премьер-министр Франции Поль Рейно позвонил Уинстону Черчиллю в 7.30 утра. Черчилль поднял трубку телефона, стоявшего рядом с его кроватью, и услышал «совершенно убитый» голос Рейно: «Мы проиграли… Это разгром… Битва проиграна»‹48›.