На крыльце стояла женщина, и первым чувством Марины при виде ее было изумление: еще одна брюнетка! Девушка сбежала с крыльца, солнце заиграло в ее волосах, и Марина увидела, что они не черные, как у красотки Агнесс, а темно-каштановые. Незнакомка была необыкновенно изящна и миниатюрна. На одном из ее пальцев сверкал изумительный бриллиант. У нее были огромные голубые глаза, точеные черты, зовущий рот. Пурпурная шаль, красиво задрапированная вокруг стана, бросала теплый розовый отсвет на ее лилейные щеки.
Марина вдруг ощутила себя простушкой в своем новеньком муаровом платьице соломенного цвета, покрытом испанским кружевом, с гирляндою фиалок на подоле. А ведь еще утром оно казалось ей восхитительным, и Марина вполне вошла в образ красивой, кокетливой, богатой кузины. А теперь обнаружила, что смотрит на незнакомку с тем же испуганно-завистливым выражением, с каким смотрели все остальные женщины, от старушки Урсулы до горничных. В том числе Агнесс, глаза которой наполнились слезами, когда незнакомка вдруг оказалась в объятиях Десмонда.
Девушка едва доставала ему до середины груди, и Марина почувствовала себя не только невзрачной, плохо одетой, с тусклыми русыми волосами, но и верстой коломенской к тому же. И ей почему-то захотелось плакать…
– Джессика, – пробормотал Десмонд, обнимая хрупкие плечи, обтянутые сверкающим черным шелком. – Я не ждал увидеть тебя здесь…
Красавица рыдала, будучи не в силах справиться со слезами. Деликатный Сименс, словно заботливый пастух, погнал в дом прислугу, вовсю глазевшую на господ. Агнесс шла последней, все время ревниво оглядываясь, и Сименсу пришлось втолкнуть ее в дверь.
– Ты приехала встретить меня, Джессика? Как мило, – продолжал бормотать Десмонд, и Марина подумала, что никогда еще не видела его столь озадаченным.
– Джессика теперь живет у нас, – пояснил Джаспер, с непостижимым выражением озирая племянника. – Дом ее сгорел, миссис и мистер Ричардсон погибли при пожаре, ну и…
– Какое несчастье! – перебил Десмонд. – И какое счастье, что ты осталась жива! Тебя не было дома?
Джессика кивнула, еще крепче прижавшись к Десмонду.
– Джессика была у нас, – возвестил Джаспер. – Они с Алистером намеревались объявить о помолвке, но примчался верховой и сообщил, что Ричардсон-холл сгорел… А назавтра погиб Алистер. – Он резко отвернулся, и Марине показалось, что «дядючка» раздосадован.
– Алистер… О, мой Алистер! – глухо выкрикнула Джессика, с такой силой цепляясь за плечи Десмонда, что ее тонкие пальцы побелели.
– Какой кошмар! – выдохнул Десмонд. – Я вижу, у тебя на пальце фамильное кольцо леди Маккол… – Он побледнел, и в глазах его появилось такое растерянное выражение, что Марина пожалела бы его, если бы могла жалеть своего погубителя. – Так ты была невестой Алистера? Я не знал. Мы всегда любили тебя как сестру. Алистер – как младшую, я – как старшую.
«Ему двадцать пять, а брату, помнится, было тридцать. Значит, ей двадцать шесть – двадцать восемь, – с острым чувством превосходства подумала Марина, которой в сентябре исполнится двадцать. – Безнадежная старая дева! И ясно, почему на ней черное платье: траур».
Непонятная тревога прошла, теперь она могла с искренним сочувствием смотреть на узкие плечики, дрожащие от рыданий под ладонями Десмонда.
– Алистер! Мой ненаглядный Алистер! – Рыдая, Джессика отстранилась, заломила руки и бросилась в дом, верно, в полном отчаянии.
И вдруг Урсула, доселе стоявшая недвижимо, как статуя, воскликнула с тем же отчаянием: «Брайан! Мой ненаглядный Брайан!» – и тоже кинулась во всю прыть в замок, но остановилась на крыльце, согнувшись, закрыв лицо руками.
Десмонд и Джаспер переглянулись. Десмонд шагнул было к Урсуле, но дядюшка шепнул:
– Она сейчас успокоится. Утешать ее бесполезно, все проходит само.
– Она очень постарела, – тихо сказал Десмонд.
– Еще бы, – пожал плечами Джаспер. – Она не может забыть Брайана, а тут смерть Алистера, да накануне помолвки. Мы все потрясены.
– Теперь мне понятен… э-э… взвинченный тон твоего письма. Иметь дело с двумя покинутыми невестами… Представляю!
– Пока нет, но у тебя все впереди, потому что это отныне твои заботы. За что я и благодарю бога! – Нотка с трудом сдерживаемой ярости прозвенела в голосе Джаспера.
– Вот даже как? Значит, все по-прежнему? – спросил Десмонд, бросив на дядюшку острый взгляд. – Ты терпеть не мог Алистера, теперь ненавидишь меня? Но ведь мы не виноваты в том, что дед завещал, чтобы после смерти моего отца Маккол-кастл перешел к его сыновьям, минуя тебя?
– Это против всех правил, – глухо пробормотал Джаспер. – Против закона, чести, совести! Старик невзлюбил меня за то, что я один осмеливался с ним спорить! Твой отец слова поперек не решался сказать, хоть и ненавидел его так же, как я. Но он был хитер, оттого и слыл любимчиком, в то время как я…
– Ты уехал, – мягко проговорил Десмонд. – Я знаю, ты путешествовал, тебя считали погибшим. А когда ты вернулся…
– Можешь не рассказывать мне о том, что я сделал! – взвизгнул Джаспер.
– Прости, – пробормотал Десмонд.
– Ничего, – тяжело дыша, молвил Джаспер. – Я сам виноват. А письмо мое… Я был болен, когда писал его.
– Малярия снова? – сочувственно спросил Десмонд, и Марине показалось, что он жалеет своего странного дядюшку.
– Малярия всегда, – усмехнулся Джаспер. – Приступ следовал за приступом, Джессика ухаживала за мной. Вообще весь дом держался на ней. Она страстно любила Алистера, и пережить его… – Он вдруг запнулся, как если бы забыл какое-то слово, и продолжил несколько невпопад: – Помогли ей только домашние дела. Ну и Сименс стоял, как скала, благослови его господь.
– О да! Он все такой же! По-прежнему вынюхивает ведьм?
Джаспер на миг приложил палец к губам и нарочно громко продолжил:
– И все-таки тебе придется очень многое налаживать, ездить в Лондон.
– Что ж, судьба! – усмехнулся Десмонд.
– Вот-вот. Так же говорил и Алистер, – кивнул Джаспер, и Марина выронила ридикюль, вздрогнув от неприкрытого злорадства, которое прозвучало в его голосе.
Дядя и племянник обернулись и уставились на нее с выражением одинаковой озадаченности: будто на незваную гостью.
– Простите, сударыня, не имею чести… – нетвердо начал Джаспер.