Марина, повернув голову, через плечо вытаращила на Джессику глаза. Настоящая леди не должна даже слова такого знать – «любовник», не то что высказывать столь неприличные мысли! Впрочем, ее слова и мысли не шли ни в какое сравнение с тем, о чем думала сама Марина.
– Я вас опять шокировала? – задиристо глянула Джессика. – Этого я и добивалась. Теперь вы не позволите Десмонду себя снова мучить.
– Легко мучить тех, кто не может защищаться! – Марина отошла под прикрытие дверцы огромного платяного шкафа и принялась спускать с плеч платье.
– А вы защищайтесь! Наслаждайтесь каждым днем своей жизни! Вы свободны, а Десмонд обременен Агнесс, которая липнет к нему, как…
– Как банный лист, – хмуро сказала Марина, выпутываясь из мятой юбки.
– Что-что?
Марина спохватилась: она ведь заговорила по-русски.
– Я хотела сказать, как пиявка.
– Вы, верно, влюбились в Десмонда еще в России? Встретились с ним в какой-нибудь романтической обстановке и вообразили, что он женится на вас? Однако браки между кузенами не очень хороши для будущих детей, к тому же…
– Мы не по крови кузены, а по свойству, – зачем-то пустилась в путаные объяснения Марина. – Мой покойный батюшка – брат жены графа Чердынцева, брата покойной леди Маккол…
– Да? – удивилась Джессика. – Помнится, Десмонд представил вас как родную племянницу своей матушки. Но я, наверное, что-то напутала. Впрочем, дело не в том! Будь вы никакой не кузиной, а даже любовницей нашего дорогого Десмонда, на которой он тридцать раз обещал жениться, я бы все равно сказала вам, Марион: держитесь от него подальше! Для любящей, страстной женщины быть рядом с таким мужчиной – саморазрушение. Десмонд – человек холодный. А холодные люди великие эгоисты. В них действует более ум, нежели сердце; ум же всегда обращается к собственной пользе, как магнит к северу. Десмонду нужна жена такая же, как он сам. Женщина, для которой имя и звание леди Маккол важнее всего. Ее удовлетворит власть над великолепным замком, над сонмом трепещущих слуг, над арендаторами… И если даже муж не сможет полюбить ее, он будет в своем роде покорен ей, ведь она будет держать в руках бразды правления хозяйством. И знаете, когда настанет пик ее торжества? Когда она воспитает своего сына, будущего лорда Маккола, в ненависти и презрении к его отцу! – Голос Джессики взмыл до высокой, почти торжествующей ноты и вдруг оборвался коротким рыданием.
Изумленная Марина выглянула из своего прикрытия и увидела, что ее наставница стоит посреди комнаты, безвольно свесив руки, и с омертвелым вниманием разглядывает полунагую нимфу, танцующую на голубом ковровом поле.
– Да вы почти в обмороке, Джессика! – Марина, испуганная ее восковой бледностью, кинулась, как была, неодетая, вперед, подхватила Джессику, подвела к креслу. – А у меня отродясь не водилось нюхательных солей!
– Не тревожьтесь, – едва слышно прошептала Джессика. – Все уже прошло. Просто, Марион, как-то так случилось, что вы – единственный человек, угадавший боль, скрывающуюся под моей улыбкой. Слушайте же… В тот страшный день, когда сгорел мой дом и погибли родители, я была с Алистером. Мы поехали кататься верхом, но конь мой вдруг захромал, и нам вдвоем пришлось возвращаться на коне Алистера. Когда добрались до Маккола, уже стемнело. Алистер предложил мне заночевать в замке, а родителей предупредить письмом. Так мы и сделали и легли спать. А наутро посыльный, заикаясь от ужаса, сообщил, что Ричардсон-холл сгорел и все, кто был в нем, погибли. Говорили, что мне повезло, меня спас божий промысел. Но потом я пожалела, что не умерла, потому что узнала про Гвендолин и ее ребенка… Представляете, каково мне было, дорогая Марион? Если бы Алистер был жив, я бы заставила его хотя бы уважать меня, у нас бы родились свои дети… А так получилось, что Гвендолин одержала надо мной верх, пусть и мертвая.
– Как мертвая? – У Марины от изумления даже голос сел. – Вы же говорили, что она ушла в монастырь.
– Ну да. Однако в монастыре стало известно, что новой послушнице, так сказать, тесен поясок. Ее хотели выдворить, потом христианское милосердие взяло верх и ее оставили, допуская к ней только ее подругу Флору.
– Флору? А, помню, – кивнула Марина. – Вы говорили, что Флора – молочная сестра Алистера и что мистер Джаспер… словом, у них ребенок, дочь.
– Хм, в свете последних новостей неизвестно, кто отец девочки. Джаспер ведь уверял в своем дневнике, что не способен иметь детей. Наверное, Флора с кем-нибудь согрешила, а он простил любовницу. Но это уж их дела, которые меня не интересуют. Мы говорили о Гвендолин. Так вот… Она родила мертвого ребенка, а через сутки умерла от родильной горячки. Флору, бедняжку, это так потрясло, что у нее начались схватки, и она прямо там, в монастыре, родила свою дочь. Джаспер узнал о том, примчался, увез любовницу в деревню…
– А Гвендолин? – перебила Марина, едва дыша. – Что было с Гвендолин?
– Да умерла она, я ведь уже говорила! – сухо ответила Джессика.
«Значит, мне и Урсуле являлся призрак Гвен, которую терзали адские силы, а вовсе не насильник, – отрешенно подумала Марина. – Или я тоже сошла с ума?»
– Вы уверены?
– Как я погляжу, вы и впрямь всерьез озабочены проблемами Маккол-кастл, – через силу улыбнулась Джессика. – Можете не сомневаться: Гвендолин мертва. Я даже знаю, где покоится ее тело.
– Откуда? – вскинула брови Марина.
– В монастыре мне показали место, где она покоится.
– А ребенок?
– Разумеется, похоронен там же. И если я всплакнула тогда, то не над прахом Гвендолин, а лишь над бедным малюткой, который… Понимаете, ведь если бы Алистер погиб уже после того, как мы с ним поженились… я могла бы взять ребенка Гвендолин и воспитать как сына или дочь.
– Дочь… – эхом отозвалась Марина, и у нее вдруг мурашки побежали по спине от внезапной догадки. – Дочь!
– Что – дочь? – обеспокоенно глянула Джессика.
– Ох, не знаю! – возбужденно пробормотала Марина. – Не знаю, но…
– Но – что? – повторила Джессика.
– Ерунда, я даже не уверена, стоит ли говорить…
– Нечестно делать намеки, а не говорить! – надулась Джессика.
Марина глубоко вздохнула. Невероятная догадка так и распирала ее!
– А что, если ребенок Гвендолин вовсе не умер? Что, если Флора взяла его, в смысле ее, и выдала за свою дочь? – выпалила она.