Впрочем, чепуха. Какое сходство между двумя зимами – метельной русской и одетой в зелень прошлогодней травы английской, между бревенчатой банькой и мраморным павильоном? Вот только состояние Марины одинаковое – тревожное.
Павильон всегда казался наглухо запертым. Но стоило ей слегка коснуться двери, как та мягко подалась под рукой. Здесь топился камин, причем с какими-то ароматическими добавками, отчего воздух был напоен сладостным духом. Слабый огонек одинокой свечи отражался в серебряной посуде, стоявшей на небольшом столике, и озарял роскошную постель.
Марина стояла, прижав руки к сердцу. Неужели скромница Джессика свила это пышное, сладострастное любовное гнездышко?
Сначала Марина думала встретить Десмонда в дверях. Объясниться, поговорить, признаться. Но при виде роскоши павильона поняла, есть только одно место, где ей следует ждать мужа, – постель. Тем более что пришла она на свидание в одной тонкой рубашонке, как будто сотканной из белого, призрачного лунного кружева.
Марина села, потом легла, снова села. Как лучше – распустить волосы по плечам? Разметать их по подушке? Или не трогать косу, предоставить Десмонду расплести ее? Что сделать: сразу окликнуть его? Или молча протянуть к нему руки?
Она так увлеклась обдумыванием выигрышной позы, что едва не воскликнула: «Подождите, я еще не готова!», когда за стеной захрустел песок под чьими-то торопливыми шагами.
Десмонд!
Марина замерла, уставившись на дверь широко раскрытыми глазами, и вдруг поняла, что у нее не хватит храбрости встретить Десмонда вот так, лицом к лицу.
Опрокинулась навзничь и едва успела набросить на себя самый краешек шелкового покрывала, прикрыв лицо полусогнутой рукой, как дверь распахнулась.
Он вошел и замер на пороге, не говоря ни слова, только глубоко вздохнул. Потом Марина услышала тихие шаги и торопливый шорох одежды. Сейчас она окажется в его объятиях!
Больше не было сил ждать, и едва только он оперся коленом о постель, как Марина прильнула к нему и с силой cплела руки на его спине, желая никогда больше не выпускать его. Он впился в рот Марины таким неистовым поцелуем, что она перестала дышать и вроде бы даже лишилась на какой-то миг сознания, безвольно подчиняясь буре его страсти.
«О господи, – вдруг подумала Марина в испуге, – да ведь он же небось думает, что здесь Джессика!»
Сердце сжалось. Она рванулась, пытаясь приподняться, взглянуть Десмонду в глаза, увидеть в них пламя страсти, зажженной ею, только ею, но не смогла – так он был тяжел. Она не помнила, чтобы Десмонд был так тяжел прежде… чтобы его губы были так жестки и безжалостны… не помнила этого резкого запаха пота… Грубая рука вдруг рванула ее рубашку, и Марина вскрикнула, захлебнувшись отвращением и ужасом: это был не Десмонд!
Открытие придало ей силы. Невероятным усилием она повернулась на бок, со всхлипом набрала в грудь воздуху – да так и замерла, ибо ее, словно молния, пронзил крик:
– Что здесь происходит?!
Голос Десмонда!
Марина слепо рванулась ему навстречу… и вдруг все вокруг осветилось, как по волшебству, десятками свечей, соединенных меж собою горючими нитями. В павильоне стало светло, как днем, и Марина увидела Десмонда, стоящего над постелью и с выражением непередаваемой брезгливости разглядывающего два сплетенных тела.
Женское и мужское. Марины и… Хьюго.
– Сэр! – возопил Хьюго, приходя в себя. – Я не виноват, клянусь вам, милорд! Я только что пришел, вы же видели меня в саду, я сказал, что вас искала леди Урсула… Когда я пришел сюда, леди уже лежала здесь, ждала меня.
«Не тебя!» – всем существом своим выкрикнула Марина, однако голос остался похороненным в сердце: ей не удалось издать ни звука.
Десмонд поглядел на нее темным, холодным взором.
– Tяжелая наука – презирать людей, – произнес он по-русски, почти не разжимая губ. – Ты обучила меня ей.
И, резко повернувшись, вышел.
Хьюго мгновение смотрел ему вслед, а затем повернулся и хмуро глянул на оцепенелую Марину:
– Ну что бы ему стоило прийти на пять минут позже! Я был уверен, что успею, что он проищет бесноватую полчаса, не меньше, а он… Ладно, леди, вставайте и уходите. Вам пора. – А когда Марина не шевельнулась, с ноткой сообщничества в хриплом голосе прошептал: – Или лучше приходите ко мне завтра на конюшню…
Он коротко хохотнул, и его утробный смешок словно бы разрубил путы, стягивающие Марину. Она сорвалась с постели и опрометью кинулась в сад как была – в обрывках кружев. Бежала куда-то, не зная куда… В голове путаница, звон, колотье в висках… Hичего, не так уж велик парк, чтобы не найти озера, чтобы…
Чтобы что? Марина встала как вкопанная. Вот уже и топиться собралась… Десмонд, чего доброго, решит, что она утопилась, рассорившись с Хьюго… со своим любовником. Он ведь не знает, что Марина ждала его, и приди он на несколько минут раньше…
Марина передернулась, вспомнив звериный запах Хьюго, его мускулистую спину и волосатые ноги. Он, конечно, красив… но красота его какая-то мрачная, почти удручающая. Притягательная и отталкивающая красота порока. Но она уже никогда не будет притягательной для Марины.
Строгое, светлое лицо Десмонда встало перед ее глазами. Изломанные насмешливые брови, льдистые глаза, твердый рисунок губ, совершенный очерк лица… Бесконечно любимого лица! Да, Марина и не заметила, как стала пленницей собственного сердца.
Нужно поговорить с Десмондом. Но он не захочет слушать! Марина всхлипнула, вспомнив выражение брезгливости, с каким он только что смотрел на нее. О господи, она ведь тоже так смотрела на него когда-то… в каюте пакетбота… Что ж, они с Десмондом отчасти квиты. Оба испытали жгучее презрение, почти ненависть друг к другу, и если Марина поняла свою ошибку, то и он должен понять!
Она повернулась и побрела, еле переставляя заледеневшие, исколотые песком ноги. Одна мысль неотступно колотилась в голове: «Надо скорей сказать Десмонду, что произошло чудовищное совпадение, недоразумение, что если бы он пришел раньше…»
Марина замерла. Он не пришел раньше лишь потому, что Хьюго перешел ему дорогу и послал на поиски леди Урсулы. Зачем? Бог весть. Что там бормотал Хьюго? «Я был уверен, что успею, что он проищет бесноватую полчаса, не меньше, а он…»