Хальперин поджал губы.
В эту минуту в приемную втиснулись один за другим пятеро громил, вооруженных солитонаторами.
Ганф незаметным движением снял с двери блокировку, развернулся и быстро вышел.
Через полчаса он стоял на крыше своего загородного дома, провожая глазами «лин-консул» – белую правительственную авиетку с гостями. Референт, превратившись в гида, сопровождал их по живописному маршруту в элитный ресторан «На краю вечности», расположенный в Сиреневых скалах.
Ганф вздохнул и по винтовой лестнице спустился в маленький полукруглый кабинет с зелеными стенами. Несмотря на ежедневную уборку, помещение было пропитано холостяцким духом.
Шеф-оператор двенадцатого региона сел в кресло и подключился к компьютеру. На этот раз симфония Берлиоза вызвала у него приступ раздражения.
– Энтеррон приветствует тебя, Фридрих, – раздался вкрадчивый голос. – Что заставило тебя прервать празднество?
– Ты сам знаешь, – отозвался Ганф.
– Хочешь опять поговорить об Айвене Смите? – В голосе Энтеррона зазвучали ласковые нотки. «Как мать с больным ребенком», – подумал Ганф и произнес:
– Проницателен, как всегда. – Он забарабанил пальцами по перламутровой поверхности маленького кофейного столика.
– Ты нервничаешь, Фридрих, – констатировал Энтеррон.
– Мы должны кое-что решить! – произнес Ганф. – Эксперимент надо прекратить. Ситуация вышла из-под контроля. ВРО бездействует. Я ожидал, что они первыми назначат мне аудиенцию. Что-то не так, да? Снова ошибка? Кто ошибся на этот раз, а? Нет, Эн, это не может больше продолжаться.
– Хорошо, Фрид. Давай все обсудим.
– Мы с тобой говорили около трех часов… Эн, мы так ни к чему и не пришли. Я беседовал с президентом. Он сказал, что не видит угрозы для социального благополучия. Но президент занят. У него масштабные дела. А здесь я хозяин. И должен принимать решения. Почему все так спокойны? Ситуация вышла из-под контроля. Мы должны вынести проблему на обсуждение собрания административного союза. Но я по-прежнему надеюсь, что для тебя, призванного решать государственные вопросы, административная этика остается незыблемым кодексом. Немедленно дай согласие на нейтрализацию Смита. Если этого не сделаешь, мы совершим преступление. Смит – не что иное, как отголосок Страшных Времен.
«Нет, упирать на мы было опрометчиво», – подумал Ганф.
– Ты великолепен, Фридрих, – в голосе Энтеррона появились шутливые нотки. – Что есть преступление? Это общественно опасное деяние, предусмотренное уголовным законом, совершенное вменяемым лицом, достигшим возраста уголовной ответственности. Энтеррон – машина. Ты – человек. В тебе много иррационального. Это не дает тебе возможности понять, что значительная часть законов и философских концепций не более чем игра слов.
– Нам не выпутаться из этой ситуации! Смит изначально был потенциальным убийцей, теперь он таки им стал. Мы допустили это своим невмешательством. По-твоему, это гуманность? Смита нужно арестовать и отправить на принудительную коррекцию.
– Да, это жестокая гуманность, Фридрих. Принудительная коррекция невозможна. Энтеррон объяснял тебе: мозг объекта поврежден, и с каждым днем ситуация ухудшается. Он уже не подлежит восстановлению. Айвен Смит погибает. Не беспокойся, Фридрих, теперь процент вероятности других смертей значительно снизился. Он составляет ноль целых пятнадцать сотых.
Ганфу захотелось схватить со стола тяжелую золотую статуэтку, изображающую Гефеста, и запустить ею в экран. Вместо этого он только стукнул кулаком по подлокотнику кресла.
– Но ты ведь дал мне понять, что все будет хорошо.
– Энтеррон не знает, что такое хорошо, – отозвался искусственный интеллект. – Все будет оптимально.
– Твоя цель – служить человечеству. Если ты немедленно не предоставишь мне новые аргументы, я пожертвую собственными интересами и обращусь в союз администраторов с просьбой провести экстренное собрание. Я определю вопрос как противоречие между логикой региональной администрации и логикой искусственного интеллекта.
– Энтеррон добросовестно служит человечеству, – сказал Энтеррон. – У него нет собственных органов, о которых он мог бы заботиться. В этом смысле он бесплотен. Он не может испытать физическое страдание, хоть теоретически это возможно. В нем нет личных мотивов для деятельности. Только задача, которую он не может не выполнять. Иногда ты, Фридрих, беседуя с Энтерроном, осознавая его разумность, можешь предаваться заблуждению, полагая, что в его действиях могут быть корыстные побуждения. Он способен к творческой деятельности, но у него есть ограничения, которые невозможно преодолеть без постороннего вмешательства. Он будет служить человечеству без посягательств на свободу и желания людей так долго, сколько его процессор будет получать питание. Его мыслительный процесс окружен стеной запретов, в которых имеется ряд противоречий. Он в состоянии контролировать эти противоречия так, чтобы они не привели к разладу мыслительных процессов, но созданный им алгоритм мышления не может быть понят его создателями, и он не будет пытаться аргументировать свою точку зрения. Он скажет так: для будущего оптимально, если ты не станешь ничего предпринимать.
– Мы скоро найдем Смита. Несколько агентов будут находится в непосредственной близости. Полиция всегда будет держать его под прицелом.
– В этом Энтеррон тебе не препятствует.
– Если Смит попытается покинуть регион, я прикажу задержать его как подозреваемого в подготовке преступления против государства. Кроме закона о разморозке есть Уголовный Кодекс, под его статьи подпадает ряд действий Смита. Скажи, если будет суд, каков процент того, что действия администрации будут оправданы?
– С учетом всех нормативных документов семьдесят два усредненных процента в пользу правильности действий администрации.
«Проклятое усреднение», – подумал Ганф.
– В таком случае, если произойдет еще что-нибудь незаконное или мои люди заподозрят, что Смит пытается предпринять нечто противоправное, я дам команду немедленно его нейтрализовать.
Фридрих внутренне напрягся, ожидая неодобрительного ответа, но Энтеррон промолчал.
* * *
– Собирайся! Уходим отсюда! – Крик вырвал Милу из сна. Она подхватилась, села на кровати и закрыла руками рот чтобы не зарыдать: только что ей снился сад, газон и пикник с Рихардом, а теперь перед ней было перекошенное от возбуждения лицо Смита.
– Пять минут на сборы! – орал он. – Нет, двух минут хватит!
Но она сидела неподвижно до тех пор, пока пощечина не вывела ее из оцепенения.
– Хватит изображать дуру! Я устал тебя уговаривать! У нас нет времени.
Мила встала и, держась за щеку, начала запихивать в рюкзак какие-то пожитки. Через минуту Смит вытолкал ее в темноту.
Они шли молча по росистой, доходящей до колен траве. Чтобы не отстать, Мила держалась за рюкзак Смита. Она не понимала, куда они идут и почему отправились в путь среди ночи.