Водитель отпустил рычаги, но тут же схватил их снова, словно чувствуя, что в столь тяжкой работе, как перевод своих, за многие годы молчания взращенных мыслей на человеческий язык, ему нужна опора.
– Нет, – кивнул он, – это не имеет ничего общего с Богом… у каждого такая смерть, какую он сам заслужил. Какая ему полагается, – объяснил он с медленно растущим нетерпением. – Смерть не стоит, не ждет тебя, а идет навстречу, понимаешь? А ты ее себе выбираешь согласно воле…
Сережа разозлился: бред какой-то, сказки.
– Темный ты мужик, Семен, не сердись.
Глухов улыбнулся легким дрожанием своего землистого в полумраке лица и не ответил.
«Человек себе жизнью смерть созидает, – мысленно перевел слова водителя на красивый интеллигентный язык старший лейтенант, добавляя вместе с тем: – Это и есть душа русская? Вот придумал».
Он высунулся из танка наружу. Дуновение степи дымное, но освежающее. Неожиданно наушники у всех загудели. Галышкин покрутил конденсатор настройки – густое пение сигналов разорвал чей-то монотонный голос: «Внимание, внимание… тридцать семь а… тридцать семь а».
Из оврага донесся топот множества ног. Симонов увидел бегущих солдат, которые скапливались возле бронемашин, влезали на покатые бока танка, тесно рассаживались, поджимая ноги. Целый батальон скрывался в лесу, желтом от засохшей глины. Сапоги пехотинцев стучали по железу. Когда десант погрузился, старший лейтенант еще раз посмотрел внутрь танка. За темной перегородкой впереди смутно маячили фигуры водителя и механика. Рядом с ними, в тесной башне, сидел заряжающий Плевцов, раскорячившись на круглой подушке. Перед ним возле радиоприемника возился Галышкин.
Опять загудели наушники, солдаты, прикрывшись плащ-палатками, выставили наружу дула автоматов. Железная дрожь прошла по колонне, и танк двинулся, разгоняясь на ходу.
Симонов стоял, пока воздух не завихрился со свистом и пением. И он продолжал бы еще стоять, чтобы приободрить этим солдат, прижавшихся снаружи к корпусу не защищающего их железа, но повсюду со стуком закрывались люки, и он нырнул в темноту танка.
Теперь все представлялось как в подводной лодке. Тусклый свет попадал через кирпичики бронестекла, вызывая рыжие отблески на орудии и матовых стенах. Симонов прильнул к резиновому наглазнику прибора наблюдения.
Танки расползлись, перестроились и широкой цепью пошли в атаку высоты. Моторы максимально набрали обороты, их оглушительное тарахтение перекрывало грохот пальбы. Глухов, наклонившись вперед, положил руки на рычаги управления, приник к смотровой щели, видя перед собой четкие очертания горизонта, который колыхался в такт движения машины. Чувствуя под ногами твердую податливость педалей, весь в напряженном ожидании, он широко раскрытыми глазами вглядывался в убегающее под машину пространство.
Плевцов неподвижно сидел в тесном углу, образованном стенкой танка, сотрясаемой дрожью, и казенной частью орудия. Он искал глазами лица товарищей, но мог разглядеть только Симонова, его сжатые губы, четкий контур подбородка. Он вглядывался в это лицо, которое было единственным его окном в мир.
В небе показались сигнальные ракеты с дымными хвостами, танк резко замедлил ход, темные фигуры спрыгнули, стреляя на бегу. Нервный ритм автоматов отдалился – водитель опять добавил газу, и они помчались по склону. Их окружили столбы взрывов. Несколько раз снаряды рикошетили от наклонных плоскостей брони, осколки раскаленной стали разлетались в стороны со звуком разрезаемой ножницами жести. Комья земли попали в прицел, водитель машинально отдернул голову и, обозлившись, снова прижал лоб к резиновой накладке.
Симонов напрасно искал цель, как вдруг танк заколыхался, линия горизонта провалилась, одновременно черные мотки колючей проволоки оказались перед танком, машина слегка вздрогнула, вбирая их под себя, и медленно переползла через окоп.
Глухов уперся ногами в педали, выжал их, и КВ-1 развернулся на месте, давя неукрепленные стены землянок. Затем повернулся и погнал вперед.
Наушники вновь растарахтелись – кто-то вызывал их быстро-быстро. Степь была безбрежна и спокойна. Взрывы ложились за ними, и когда старший лейтенант отвел взгляд от клубов белого облака, то за руинами села увидел темный выступ леса.
Танки вошли в село, которое еще тлело разбросанными головешками. Пехоты не было видно. КВ-1 свернул в сторону и остановился. Неожиданно наступила тишина, в которой за стеной отсека медленно билось железное сердце мотора. Так тихо, что Симонов снял со стопора и поднял крышку люка. Высунувшись наполовину из танка для рекогносцировки, он внезапно почувствовал, как исчезло давящее на него железное кольцо.
К селу подступал клином лес – поверху зеленоватый, внизу черный. К нему бежали волны овсяницы, искрясь на солнце. И тут же над ними, шумящие, как пламя (но не пламя пожара!), поднимались группкой маленькие березки. Между ними находится сбитая из пестрых, черно-белых, стволов скамейка. Кажется, что следы детских ножек видны еще между стеблями травы. Симонов уносится мыслями вдаль, теряя ощущение реальности, в нем растет болезненный восторг. Он делает непроизвольный жест, которым хочет позвать ребенка – своего ребенка, и тот клин луга, и березки с похожими на золотые монеты листьями.
Очень близкий взрыв. Осколки свистят вокруг головы. Затянутый в танк недовольным Сережей, лейтенант погружается в темноту.
– «Пантеры!» – кричит кто-то впереди чужим, громким голосом. Глухов?
Орудие приходит в движение, подшипники бесшумно вращаются, голова башенки поворачивает влево.
Грохот выстрела. Запах горелого пороха распространился внутри, старший лейтенант на мгновение глянул вниз и при вспышке света увидел в черном обрамлении шлема лицо Плевцова, напряженное как струна.
Белый глаз прибора наблюдения легким движением накрывает далекие серые тени. Радист что-то кричит, одновременно танк содрогается, все смешалось и перепуталось, водитель выжал сцепление и хотел переключить скорость, но шестерни заело. Кусая губы, он убрал ногу. Звенящий разрыв застучал осколками по броне.
– Давай вперед! – загрохотало в наушниках.
Всеми силами призывая себя к спокойствию, он переключил скорость – представил себе капающие смазкой зубья шестерни, застигнутые врасплох, – и КВ-1 двинулся с места, окутавшись клубами выхлопных газов.
Незадействованный Сережа непроизвольно напрягся, пытаясь мысленно помочь тем, кто работал в башне, и сыпал проклятиями. Золотой ручеек света стекал по гильзе огромного снаряда, когда полусогнутый заряжающий всем телом загонял его в открытый затвор. Рукоятки ходят взад и вперед, затвор откатывается назад, и сразу же большая, как бидон, гильза выпадает в струях дыма.
Вдруг старший лейтенант закричал. Все начали кричать, невероятно запыхавшись, пот стекал по лбу, заливал глаза, воздух был сильно раскален, и машина подпрыгивала как сумасшедшая на неровностях грунта.
Но вот вдали вспыхнул огонь и начало расползаться черное пятно дыма.