Блисс поднялся по лестнице и вошел в спальню. Софи стояла возле кровати. Блисс заглянул в террариум, увидел крохотную молодую змейку и выругался.
– Змея, которую ты убил, была старая и знала только меня, – сказала ему София, осторожно подходя ближе. – Эту мы можем приручить вместе. Ты хочешь стать ее хозяином?
Она дождалась, когда Блисс посмотрит на нее, распахнула халат, позволяя ему снова разглядеть свое тело. Разглядеть по-новому.
– Ты хочешь стать моим хозяином?
Халат упал на пол, как и платье до него. Блисс вздрогнул, вспомнив прежнюю змею, затем вспомнил, как она умерла на его глазах, и осторожно шагнул вперед, к Софии.
Звуки за стеной. Квартира крохотная – железобетонная клетка в небоскребе. Джессика Митчелл замирает, слушает. Вода течет из крана. Из разбитых губ в раковину капает кровь. Алан Митчелл спит на диване. В квартире пахнет разлитым супом и джином, который принес с собой муж. Бутылка упала на пол, разбилась. Осколки все еще лежат возле стола. Джессика выключила воду, прислушалась. Ничего, лишь только храп Алана. Голова его запрокинута, рот открыт. Джессика на цыпочках крадется мимо него к стене, прижимается к ней правым ухом, слушает несколько минут. Ничего.
Алан просыпается задолго до утра, бродит по квартире, ворча что-то себе под нос. Джессика притворяется, что спит, ждет, когда встанет солнце и муж уйдет на работу. Оставленные им деньги лежат на кухонном столе. Джессика идет по магазинам. Разбитые губы распухли и начали гноиться изнутри. Старый синяк под глазом все еще заставляет носить большие солнцезащитные очки. Друзей нет. Подруг нет. Город большой и неприветливый. «Вот если бы родить ребенка», – думает Джессика, когда они вечером занимаются с Аланом любовью. А потом, когда он снова пьян и приходится замывать под краном разбитое лицо, ждет с нетерпением начала месячного цикла и боится, что все станет еще хуже, если ребенок замаячит на горизонте.
Приготовить ужин, проверить новый тональный крем. Синяк под глазом действительно исчезает, прячется под слоем косметики. Джессика примеряет платье, купленное Аланом. Прихорашивается для Алана. Ждет его, сидя за столом. Он возвращается около десяти. Джессика слышит, как хлопает входная дверь, слушает. Одежда падает на пол. Брань. Алан, шатаясь, идет в комнату, садится за стол, берет вилку, пробует остывший бифштекс, смотрит на Джессику, обвиняет ее в чем-то. Обвиняет терпеливо, долго, словно специально подготавливает себя к чему-то большему. Затем поднимается, выбрасывает ужин в мусорное ведро. Джессика извиняется. Не знает почему, но считает, что обязана это сделать.
Ночь. Джессика пытается заснуть. Алан лежит рядом. Его хватило на то, чтобы спустить штаны и заняться сексом, затем он заснул. Даже не разделся. «Хорошо, что хоть снял ботинки», – думает Джессика, укрывает его одеялом, слушает его размеренное дыхание, вздрагивает, поднимает голову. Стена напротив. Женский голос. Тихий, подавленный. Слезы, всхлипы. Тишина. Лишь Алан начал негромко храпеть. Джессика дожидается утра. Выходит из квартиры. Соседа зовут Патрик Мор. Он совсем не похож на Алана. Джессика спрашивает его о женщине. Он приглашает ее войти. Джессика мнется, продолжает стоять на пороге. «Нет. Мы не можем быть соседями этого Мора», – убеждает себя она, извиняется, уходит. Стоит у плиты и слушает тихие всхлипы.
– Кто ты? – спрашивает она, надеясь, что женщина за стеной услышит ее.
Плачь стихает.
– Я могу тебе чем-то помочь? – спрашивает Джессика, прислушивается.
Тишина. Женщина боится ее. Женщина прячется от нее, как она сама прячется от Алана, когда он приходит пьяный или злой.
Но голос за стеной возвращается. Часто, настойчиво, неизбежно. Месяц за месяцем. Голос, который пугает Джессику. Голос, который просит о помощи, но как только Джессика пытается заговорить, смолкает. Голос из квартиры, которую Джессика не может найти. Что там? Кто там?
– Я помогу тебе, – обещает Джессика.
Она идет в магазин и покупает тяжелый молоток. Выбирает его тщательно, так чтобы можно было его поднять и пробить стену. Тонкую стену. Джессика, по крайней мере, надеется, что тонкую. Она возвращается домой и прячет молоток в ванной. Ждет утра. Лежит в кровати и слушает тихий женский плачь. «Ничего, – говорит она про себя, обращаясь к незнакомой женщине. – Завтра я тебе помогу».
Утро. 8.30. По радио играет популярная музыка. Джессика достает спрятанный молоток.
– Пожалуйста, отойди от стены, – просит она женщину, слушает.
Рыдания стихают. Джессика ударяет в стену молотком. Один раз, другой… Усталости нет. Джессика смотрит на часы – полдень. В проделанное в стене отверстие видна комната. Комната без дверей и окон. Джессика зовет женщину, но та прячется от нее, лишь слышны ее напуганные, тихие всхлипы.
– Ладно, – Джессика снова поднимает молоток, увеличивает пролом в стене, пробирается в соседнюю квартиру.
Женщина сидит, зажавшись в угол. Женщина ее лет, с ее лицом…
Джессика слышит, как в оставшейся за спиной квартире хлопает входная дверь. Алан пришел на обед. Она слышит его голос. Он зовет ее. Она не отзывается. Он проходит на кухню. Обеда нет. Алан закуривает, достает из холодильника холодную курицу, ставит ее в микроволновую печь, идет в гостиную. Окно разбито. На подоконнике лежит тяжелый молоток. Небо чистое, безоблачное. Внизу суетятся люди. Алан все еще курит, пытаясь понять, что случилось…
Языки были его страстью, смыслом всей его жизни. Еще в детстве Бент Конрад увлекся иностранными словарями, выпросил у родителей пару разговорников. Родной язык отошел на второй план – он изучил в нем все, что можно и потерял к нему интерес. Слова и правила откладывались в голове, запоминались с первого взгляда, в отличие от математических формул. Простую таблицу умножения он учил несколько месяцев, но забыл сразу, как только начались каникулы. Голова, казалось, просто отказывалась запоминать все, что не касается языков.
К десяти годам он уже свободно говорил на трех языках, к восемнадцати на двенадцати. В институте, куда он поступил с большим трудом из-за проблем с математикой и физикой, он едва смог закончить свое обучение, но, когда выпускался, консультировал преподавателей арабского и греческого. У него никогда не было определенной цели, плана на жизнь. У него была лишь страсть – языки. Чужие языки, непонятные, недоступные, мертвые.
Он не заметил тот момент, когда в голове что-то переключилось. Все как-то началось незаметно – языки начали сливаться воедино, объединяться. Он много путешествовал, изучал особенности редких языковых систем. Ему всегда казалось, что скоро на земле не останется ни одного места, где он сможет услышать незнакомую речь, но… Но незнакомую речь, чужой язык он услышал в своем родном городе. Сестра и родители о чем-то долго ему говорили, затем пришли соседи, друзья. Конрад пил крепкий кофе без сахара и думал о нюансах арамейского языка, когда услышал незнакомые слова. Как одержимый он вышел на веранду, долго смотрел на двух девушек. Они разговаривали друг с другом, но Конрад понимал лишь некоторые слова. «Нет, это определенно не арамейский», – решил он и попытался вспомнить, на каком языке говорят в его родном доме, попытался переключиться, сосредоточиться. Девушки увидели его, обернулись. Спросили, как у него дела. Конрад ответил, что все в порядке и широко улыбнулся, поняв, что в языке, на котором говорили девушки, не было ничего сложного. В его родном языке.