Будь у Орды командир, он, конечно, нашёл бы чем парировать неожиданную контратаку. Но та Орда, что сражалась сейчас, никаких командиров не имела. Она просто развернула часть своих тварей навстречу новому мясу.
Аргнисту повезло — первым ему попался хоботяра, вдобавок хоботяра без свиты, безо всех своих ногогрызов и прочей мелкой пакости. Локран свирепо заржал, радуясь поединку, и ещё наддал ходу.
Копьё старого сотника вошло точно в глаз хоботяре. Рука ничего не забыла и ничему не разучилась. Локран на ходу вспорол хоботяре шею ударом хвоста. Тварь изогнулась в агонии; человек и конь ударили вторично, копьё вместе с рогом вонзилось в чёрную плоть, и всё было кончено.
Конная лавина проскакала дальше, изгибаясь серпом и отжимая тварей к болоту.
Ничего не понимая, Орда, в свою очередь, пыталась атаковать. Пешим копейщикам стало легче. Ударив с тыла, товарищи оттянули, отвлекли на себя часть тварей, и фаланга перестала отступать.
Начиналась привычная ещё по хутору работа: не дать Орде вырваться из ловушки, не дать разорвать строй, но теснить и теснить её в болото, лишая пространства и расстреливая из самобоев. Стрелы не люди — их жалеть нечего.
Аргнист повернул коня. Ему нельзя увлекаться боем. Локран вынес седока на холмик, из-за которого и началась конная атака. Сотник — нет, уже не сотник, тысячник! — огляделся.
Верховые сотни дошли до болота, деловито добивая пытающихся вырваться из кольца тварей. Пешцы уперлись и стояли крепко, давая простор арбалетчикам, чьи стрелы собирали сейчас обильную жатву. Аргнист мимоходом пожалел, что здесь нет их хуторского горючего порошка…
Началось избиение. Выпускаемые в упор стрелы самобоев клали по два-три страшилища сразу, кололи длинные пики пешцов, доставали более короткие копья конных. Это была кровавая и грязная работа, работа мясника, не воина. Только делавшие её об этом пока не знали.
Теснимые своими же, ордынские твари одна за другой оказывались в трясине. Среди чёрной болотной жижи бились зеленоватые тела, а с берега всё летели и летели стрелы, пробивая панцири, разрывая внутренности.
Бойня продолжалась дотемна. Не ушёл никто.
Аргниста у костров именовали теперь не иначе как «вождём». Это была первая победа южан над непобедимой доселе Ордой. А для Аргниста — один Ракот Грозный ведает какая. И он усмехался в усы, слушая непомерные хвалы и восторженные клики своих воинов…
Я, Губитель, плохо помню последние мгновения схватки. Мы ударили одновременно — мой Враг и я, и оба удара оказались сильнее защиты. Я ощутил, что лечу сквозь миры… они падали мне на грудь, точно могильные плиты. Взор уже заволакивала дымка забвения, а я всё ещё ошеломленно гадал, кто же это встретился на пути?..
Свои объятия мне распахивала жадная бесформенная Бездна. Она терзаема вечным голодом, ей хороша любая добыча, но такая, как я, особенно. Волнами накатывала дрожь, сотрясавшая Межреальность; где-то совсем рядом ярился и бушевал невиданный Огонь Богов, щедро швыряя в пасть ненасытного зверя новые и новые пласты новосотворённого пустого мира.
Вечно суждено гореть этому Огню, ибо, если погаснет он, настанет конец всему сущему — Зверь вырвется из Бездны, и тогда его не смогут остановить даже сами Боги.
Ибо имя этому Зверю — Неназываемый.
И я падал в его Бездну.
Это было справедливо. Потому что я проиграл. Впервые в жизни я потерпел поражение, и пришла пора расплачиваться за столетия гордых побед. Моя ставка оказалась бита.
Шипя и плюясь огненными искрами, пылал внутри пожар оскорблённого самолюбия. Я проиграл! Проиграл! Яд выжигал душу, оставляя одно только пепелище. Проклятье тебе, мой победитель, моё последнее проклятье из Бездны Зверя — тебе, безвестный! Мне не восстать, но знай — моё проклятье исполнится!
Я не боялся гибели. И был счастлив, что всё же хватило сил не корчиться от страха. Ждать оставалось совсем немного…
Однако судьба распорядилась по-иному.
Непроглядный мрак над моей головой внезапно прорезала косая черта белоснежного пламени. Я успел заметить сотканного из огненных языков стремительного сокола — он камнем падал вниз, опережая меня, падал к самому краю Бездны, к самому пределу, очерченному в своё время Богами, потому что добычей Зверя становился не только я один. Со мной уходил в небытие весь мир, а этого допустить было нельзя.
Я попытался повернуться, взглянуть вниз — да только куда там! Меня уже несло вверх; наваливалась боль, которую мне удалось отогнать (хотелось встретить конец твёрдо, а не корчащейся от боли чушкой). И одновременно начало уплывать сознание…
И вновь в глаза брызнул свет. И вновь проснулась мысль. И руки вновь привычно сжались в кулаки.
Небо надо мной было голубым и высоким. Я лежал навзничь, глядя вверх; забвение всасывало последние следы боли. Я приподнялся.
Изуродованный холм, выжженные склоны… Да, здесь начался наш бой. Но что произошло? Кто совершил невозможное, кто дал мне ещё один шанс? Чьей властью я волен теперь отомстить?
Я поднялся. И тотчас же замер.
Чуть ниже меня, на обугленном и ещё дымящемся склоне, лежала девушка. Неестественно заломленная рука и вывернутая шея — она была безусловно мертва.
По сердцу хлестнул огненный колючий бич. Это она — мой враг, взявший надо мной верх? Я осторожно шагнул к ней. Она не пошевелилась, когда мои пальцы коснулись её шеи. Да, мертва. И никакого колдовства.
Она была красива, эта убитая мной девушка. Чёрные как ночь волосы рассыпались по плечам, пухлые губы чуть приоткрылись, на щеках всё ещё заметны были полудетские ямочки. Длинные ресницы, маленький, чуть курносый нос. Её тело уже начало холодеть.
И тут мой взгляд упал на собственную руку. Проклятие всем богам! Это была не моя рука!
Я уже видел её однажды, когда только пришёл в себя после запоминающегося свидания с Царицей Теней и её личным палачом Оркусом. Потом тело подчинилось, приняв моё собственное обличье, и вот теперь опять… Хотя это едва ли страшно. Вскоре всё вновь станет как было…
Что ж, прощай, мой прекрасный враг. Твой удар был хорош, не спорю, но мой оказался самую малость получше. Бездна взяла тебя слишком быстро… сокол не успел спасти тебя.
Жаль. Невозможно выразить, насколько жаль. Мы ведь были достойны друг друга.
Я, Губитель, не умею тонко чувствовать. Такова уж моя природа. Моя радость — бой; и, признаюсь, никогда ещё я не жил так ярко и полно, как в те краткие, уже оставшиеся в прошлом мгновения схватки с тобой, красавица… И что-то меняется внутри железной души.
А тайны Неназываемого для меня больше не существует. И барьеров в памяти тоже больше нет. Я всё помню. Кроме одного.