Осыпаемые насмешками, понуро ехали прочь гордые рыцари, надменные магистры, тороватые капитулярии. Ехали безоружные, оставив всю богатейшую казну Ордена победителям. И на следующий день после победы Аргнист, просидев всю ночь с войсковыми выборными, объявил своим десяткам и сотням:
— Поелику, душегубства лишнего избегая, отпустили мы верхушку Ордена, нас в покое они не оставят! А посему войско нужно сильное, войско постоянное! Оно нашим и щитом, и мечом будет. Так зачем нам короли да правители? Разве десятники, сотники, тысячники ваши плохи? Короче, объявляем мы, что на всех орденских землях воздвигается отныне область Всевеликого Вольного Войска — оно и Рубеж от Орды защищать станет, и супостатам с юга дорогу сюда закажет. И все, кто здесь живёт, воинами его станут! Не будет больше тех, кто только воюет, и тех, кто только в поте лица работает, за труд свой ничего, кроме пинков да побоев, не получая!..
Он сказал ещё много чего — и слова его западали в души, и в сердцах собравшихся тут земли Ордена Звезды превратились уже в область Всевеликого Вольного Войска, где все мужчины обязаны были носить оружие и по первому зову войсковых набольших выступать на защиту родного края.
— Ну а теперь, — заканчивал свою речь Аргнист, — вам, войсковому кругу, надлежит избрать себе предводителя, сардара, которому вы все будете с охотой подчиняться и чьи приказы будете выполнять как свои собственные желания!
— Ты, отец командир! — взревело многолюдство. — Аргнист — сардар! Аргниста в сардары!.. Старый сотник улыбнулся и покачал головой.
— Спасибо за веру в меня, сыны мои! Да только мне время приходит с вами проститься. Давно я дома не был, пора и возвращаться. А сардаром я б на вашем месте избрал Фрабара — муж он отваги необычайной и сердца доброго. А мне пора уходить.
Со всех сторон раздались возмущённые крики, но Аргнист лишь поднял руку, требуя тишины.
— Нет, решение моё неизменно. Может, я ещё и успею к вам заглянуть — посмотреть, как дела идут. Помните, сыны мои, что на севере, за Рубежом, в Лесном Пределе, живут ваши братья. И Орда там чувствует себя как дома. Вот где ещё для мечей дело! Я отправляюсь туда. Вас с собой не зову — пока. До времени. Кто знает, как всё повернётся…
Вскоре Фрабар был избран Всевеликим Вольным Войском своим первым предводителем, сардаром, а тысячники и сотники составили Вольный Совет, чтобы не зарывался бы сардар, не лихоимствовал и чтобы не смог новым королём на свободных землях воссесть…
А сам Аргнист, провожаемый едва ли не всем войском, верхом на верном Локране ехал по ведущему на север тракту. Он возвращался домой. Вместе с ним ехали Двалин и Ярина.
В Лесном Пределе от лютовала, как положено, страшная, гибельная зима. Правда, не в пример былым, выдалась она хоть и ничуть не менее холодной да вьюжной, но куда более спокойной. Орды, почитай что, и не стало. Редко-редко мелькнёт шар стеноломов, проползёт брюхоед-увалень или пропрыгает ногогрыз. Рогачей да хоботяр и вовсе не видно было. Сгинули куда-то, а куда — кто знает?..
Ну, народ-то, вестимо, духом воспрял. Повеселели, стали меж хуторами по лёгким лыжным дорогам друг к другу в гости бегать, песни играть, хороводы водить, любиться — дело-то молодое…
И только на хуторе Аргниста ходили все мрачные да кислые. Хозяин всё не возвращался, и теперь едва ли кто надеялся его увидать живым. Однако Алорт ключи принимать упорно отказывался, а народ без хозяйского догляда начал помаленьку разгуливаться да расшаливаться. Деера-то ведь тоже не хозяин! Хозяйка она, тож немало, а всё-таки не хозяин. Арталег, лишившийся разом и Сааты, и дочери, сперва жутко буйствовал — не больно-то, видать, вразумил его ужас тот, от которого он первые три недели спать не мог, от тёмного проёма шарахался. Буйствовал, значит, жутко, хутор Нивена спалить грозился, да только слова те так одной пустой похвальбой и остались. Ходили они с Деерой и Алортом к соседям, совестили и стыдили Нивена всяко, что жену беглую укрыл, — а тому хоть бы что.
— Ну, соседушка, погоди, нагрянет Орда, зажжёшь снова красный огонь — нипочем помогать не придём! — в запале посулил Алорт.
— Красный огонь, говоришь? — прохрипел с верха ворот Нивен — рожа красная, наглая, глаза навыкате — презирает. — Смотри, как бы тебе самому, сынок, оного огня зажигать не пришлось! А мне бояться нечего. Маг Эльстан у меня теперь живёт, он ни одну тварь ближе чем на полёт стрелы не подпускает! Да и то лишь по моему слову — чтобы панцирь там добыть али ещё что из тварей полезное. Так что лучше себе помогайте! А тебе, Деера-соседка, стыд — невестку защитить не сумела! Арталег-то у тебя всем зверям зверь, то вся округа знает!
— То-то ты больно к своим милостив! — огрызнулась Деера, да только Нивена теперь так просто не проймёшь.
— Что было, то быльём поросло. Только с моего хутора девки от мужниных побоев не бегали! Вот и поспорь с ним. Так и ушли ни с чем.
Арталег после этого совсем несносен стал. Выделяйте меня, говорит, всё, походил под отцом, под братом старшим — сам хозяином быть хочу. Тогда и жениться вдругорядь можно будет. За хуторского-то хозяина любая девка не то что пойдёт — побежит, юбку задрав, каким бы он ни был…
Алорт упирался. Жалко было Аргнистову старшому делить отцом накопленное добро, а ещё больше — в руки Арталега-дуралея отдавать. Он же всё разом промотает да спустит! Хозяйствовать толком не научился, хотя и отец, и матушка столько трудов на него потратили! Куда такому в хозяева?! А ежели хутор Аргниста поделить, так и им, оставшимся, солоно придётся. Хорошо, Армиол за меня стоит, а то бы всё, разорили бы враз отцово гнездо…
К весне Орды стало чуть побольше, но тут наступило тепло, и она, как и в былые годы, откочевала куда-то на север. Надвинулась осмелевшая Нечисть, но это страхи были привычные. Жизнь текла…
А под самый конец месяца ростепеля с хутора Нивена бабьи быстрые языки весть принесли: родила Саата мальчика, своего Эльстана-полюбовника сына, значит.
Это было совершенно необычно. У меня никогда не было жены, женщины, принадлежащей только мне и никому другому. И меня никто никогда не любил.
Я хотел быть с ней. Я смотрел, как Саата возится с малышкой Киитой; как хлопочет по хозяйству, не допуская, чтобы я помогал ей под тем предлогом, будто это дела женские; как прядёт долгими зимними ночами под вой бушующего на дворе ветра; как вышивает, тихонько мурлыкая что-то себе под нос.
А потом она сказала, что у нас будет маленький. Она не сомневалась, что сын.
Сын!.. Я смотрел на других хуторских детей, на малютку Кииту; что-то было в них глубинное и древнее, словно из чистых их глаз, не ведающих ни лжи, ни предательства, ни корысти, смотрит на меня тот, кто однажды отправил меня в бесконечный путь по бессчётным мирам Великой Сферы. И не знаю, отчего так вышло, — взрослые на хуторе меня побаивались и сторонились, а вот дети, напротив, презрев запреты, кидались ко мне, едва завидев. Кидались и требовали то огненных фокусов, то сказки, то видений, а то снов, в которых каждому бы приснилось что-нибудь интересное. Правда, последним я их не баловал — как бы не решили навсегда в грёзы уйти…