— Как себя чувствуешь? — спросил ты её.
— Не знаю. — Она поднялась с кровати, поправила одежду, в которой спала.
— Кажется, у нас ничего не было, — сказал ты, наблюдая за ней и проверяя на месте ли твои собственные штаны.
— Вспомним через пару дней. — Нина ушла, а ты попытался заснуть. Воспоминания после ночи под теразином оживали медленно. Как и всегда. Возможно, многие принимали это вещество именно поэтому. Словно сон, который становится реальностью. И редко когда сон становился кошмаром. Скорее сказкой. Забавной, милой сказкой, вспоминая которую, хочется снова принять теразин, хочется снова забыться, а затем вспомнить этот дивный сон. Ты ждал, пока воспоминания вернутся, почти неделю, затем позвонил Нине и спросил, не хочет ли она снова встретиться. — Жалеешь, что так и не переспал со мной? — спросила она.
— А ты не жалеешь?
— Не знаю. Мне понравилось, как было.
— Мы можем повторить.
— Это уже не повторить.
— Тогда мы можем закончить по-другому.
— Только на этот раз без теразина, — сказала Нина. Ты хотел возразить, но она уже повесила трубку. Вы встретились в баре «Адская кухня». Нина была одета в джинсы и блузку. От неё пахло цветами. Волосы собраны в пучок, делая её на пару лет моложе.
— Интересно, интересно, — заворковал Кирилл, увидев вас за одним столиком вместе.
— Просто, чтобы отвлечься, — сказал ты.
— Просто, чтобы отвлечься, — сказала Нина.
— На одну ночь, — сказал ты, но уже у себя дома, укладывая Нину в кровать.
— Конечно, — сказала она, помогая тебе стянуть с неё узкие джинсы. Но на одну ночь отвлечься не получилось. Сначала спустя месяц вы решили повторить. Затем повторили через две недели. Потом через три дня.
— Вот и отвлеклись, — подметил Кирилл, когда вы перестали скрывать отношения.
— Жизнь продолжается, — сказала ему Нина. Он кивнул, но так и не одобрил эти отношения. Не одобрил тогда, не одобряет и сейчас, здесь, на этой проклятой планете. Сидит в грузовом модуле и велит тебе возвращаться назад.
— Алекс всё равно уже мёртв. И даже если ты найдёшь его останки, это ничего не изменит, — говорит он тебе и требует перестать выключать рацию. — Я понимаю, ты винишь себя за то, что спишь с его девушкой, но это не повод, чтобы умереть из-за чувства вины! К тому же ты её в свою кровать не силой укладывал.
— А я говорю, иди к чёрту, — шипишь на него ты, и клянёшься, что если он не заткнётся, то снова выключишь рацию и на этот раз навсегда.
— Ты сумасшедший! — смеётся Кирилл. Ты не отвечаешь. Приборы пищат, показывая точку невозврата. Если верить датчикам, то если не повернуть сейчас же назад, то воздуха на обратную дорогу не хватит. Но датчики врут. Датчики слишком пугливы. Все старатели знают об этом. В запасе всегда есть пара лишних минут.
— Всё будет хорошо, — говоришь ты не то Кириллу, не то самому себе. Впереди тебя горы скальной породы. Нужно взобраться на них. Притяжение на планете в несколько раз больше искусственного притяжения на станции Орфей 16. С годами работы это превращает старателей в атлетов. Но сердце не выдерживает слишком часто. Всё тело не выдерживает. И ещё эта странная радиация, исходящая от ЛСПРКЕ, превращающая мозги в кашу. Врачи говорят, что процессы обратимы, главное — вовремя остановиться, но ты ещё не видел ни одного старателя, который, проработав на добыче ЛСПРКЕ допустимые десять лет, выглядел после совершенно нормальным. Многие из них ещё ходят в бар «Адская кухня». В бар, где собираются все старатели. Нынешние и бывшие. Бывшие выглядят стариками. Дряблые, сморщенные, не способные запомнить твоё имя. Вчера ты пьёшь с ними, и она называют тебя лучшим другом, а на следующий день уже не узнают, кто ты. Единственное, что они знают — мозг продолжает отмирать даже после окончания работ. Это словно их линия жизни — забыть обо всём, но помнить о своей печали. И все видят это, все знают об этом. И все хотят стать старателем. Все хотят зарабатывать столько, сколько зарабатывает старатель. И все верят, что с ними, после десяти разрешённых для работы лет, всё будет хорошо, всё будет не так, как с остальными. — Всё будет хорошо, — снова говоришь ты, взбираясь на каменные породы. Карта сбоит, предупреждая, что ты выходишь за периметр изведанных территорий. Территорий, которые невозможно просканировать с космоса. Можно лишь пройти по ним, став первооткрывателем, исследователем.
Раскалённые камни под твоими ногами крошатся, катятся вниз. Ты слышишь их грохот за спиной, но не останавливаешься.
— Всё будет хорошо, — бормочешь ты под нос, взбираясь на гребень скалы. Чёрное небо над головой выглядит таким низким, что, кажется, ещё немного и можно дотянуться до него рукой. Дотронуться до этой черноты. Черноты, застывшей над раскалённой планетой. Обернись и посмотри назад. Гейзеры выплёвывают на поверхность столпы соли. В ртутных озёрах что-то булькает, бурлит. То тут, то там виднеются дымящиеся жерла вулканов, воронки от упавших астероидов и метеоритов. Ты видишь, как один из них катится где-то далеко по небу. Приборы пищат, снова предупреждая об опасности. Говорят, пару веков назад, когда ЛСПРКЕ был только открыт, и станция Орфей 16 начинала строиться на орбите планеты Иделии, первые старатели гибли сотнями от крошечных метеоров, пробивавших скафандры. Тогда никто не говорил о десяти годах работы. Никто не мог прожить так долго, уцелеть так долго. Но люди тянулись на молодую станцию. Тянулись со всех уголков исследованной вселенной. Тянулись за деньгами. И станция росла, крепла. Сначала превратилась в огромный комплекс, затем получила статус города. Города, где, как грибы, начали появляться казино и все возможные центры развлечений, где старатели могли потратить деньги. Экипажи грузовых судов, прибывавших за ЛСПРКЕ, задерживались здесь на дни, недели, а затем, вернувшись на свои станции, рассказывали о том, что видели самый настоящий оазис на окраине космического безмолвия. Орфей 16 обрастал легендами. Орфей 16 был независим, потому что источник самого мощного известного топлива находился рядом с ним. На протяжении последней сотни лет рядом с Орфеем 16 появлялись несколько альтернативных станций, но мега-комплекс поглотил их всех. Некоторых пришлось задавить экономически, к некоторым применить силу. Здесь появились свои законы и правила. Здесь была своя жизнь, свой мир. Здесь появились сотни отелей и казино. Здесь каждый день был шоу для туристов и нормой для местных жителей. Но жизнь здесь бежала слишком быстро. Слишком быстро, чтобы туристы мечтали остаться. Особенно те, кто прилетал с уставшей и скованной запретами Земли. Особенно после того, как там появился новый вирус.
Его назвали «аномалия 4». Первые три стадии прошли незамеченными, но четвёртая вмешалась в саму природу людей, изменила их ДНК, словно планета решила сбросить с себя зашедший в тупик виток эволюции. Дети стали рождаться с недопустимыми для жизни отклонениями. Не все, но процент постоянно увеличивался. С поверхности перенаселённой Земли поднималось всё больше и больше кораблей. Люди бежали с неё, напуганные тем, что следом за «аномалией 4» придут и более страшные и губительные стадии. Они летели на далёкие станции. Летели в надежде на лучшую жизнь, но груды железа в холодном космосе сводили с ума почти всех, кто родился под голубым небом. И они возвращались. Они посвящали свои жизни и тратили все свои деньги на решение проблемы, на победу над новым вирусом. Но вирус лишь становился сильнее. В результате большинство землян предпочло смириться. Появились новые законы, новые указы, сковавшие жизнь на единственной планете, пригодной для жизни, ещё больше, чем прежде. Вирус замер, застыл. Не отступил, не сдал позиций, но и не изменился. Четвёртая стадия застыла в шаге от пятой. Кто-то говорил, что вирус мутирует, как только люди снова бросят все силы на борьбу с ним. Кто-то говорил, что вирус уже почти сдался, и нужно лишь добить его. И тех и других было достаточно много, чтобы не прийти к единому мнению.