Проговорили они час, у него уже было за полночь, наконец они попрощались, и Тимми потом долго лежала в постели у себя в гостиничном номере и думала о нем. Время шло, в Париже уже было три утра, она была уверена, что он давно спит, и вдруг услышала, что по электронной почте пришло письмо. Они с Дэвидом и Джейд только что поужинали, и все разошлись по своим номерам. Когда компьютер тренькнул, она была у себя одна.
«Дорогая Тимми, я не могу заснуть, все думаю о Вас, обо всем, что с нами произошло в эти дни. Я тоже не знаю, что это такое, но все равно это самое великое чудо, какое только может быть подарено человеку. Я чувствую это всем своим существом. Вы самая удивительная женщина изо всех, кого мне довелось знать, и я не понимаю, за что вдруг на меня свалилось такое счастье. Спокойной Вам ночи. Пожалуйста, приснитесь мне. Je t’embrasse fort. Ж.-Ш.».
Теперь он уже целовал ее крепко. Она знала, что значит «fort». И ее опять словно подхватило, понесло и закружило в каком-то сумасшедшем вихре. Ошеломленная, потрясенная, она без конца читала и перечитывала его е-мейл. Никогда в жизни никто не писал ей таких романтических писем. Они были словно два подростка, которые пишут друг другу записочки во время урока и объясняются в любви.
«Дорогой Жан-Шарль, я очень скучаю о Вас. Разве можно скучать о человеке, которого почти не знаешь? Но я не могу, не могу не скучать. И все время думаю о Вас. Приезжайте в Калифорнию как только сможете. Нам столько нужно друг другу сказать. И я тоже t’embrasse fort. Т.».
Отправляя е-мейл, она не могла не спросить себя, что будет, когда он к ней прилетит – если он и правда прилетит? Ляжет ли она с ним в постель? Наверное, этого не нужно делать, лучше дождаться июня, когда он уйдет из дому. Да, это было бы правильно, он слишком обаятельный мужчина, она может раствориться в нем без остатка. Близость сделает ее его добровольной рабыней, преданной ему и сердцем, и душой. Конечно, так все и будет, она была в этом убеждена. И несмотря на все свое смятение, непременно хотела сохранить их отношения на той же высоте, что и сейчас. Она скажет ему об этом своем решении до того, как он к ней полетит. И в конце концов написала прямо сегодня в одном из е-мейлов, которыми они обменивались всю ночь. У него уже наступало утро, он написал ей, что смотрел, как восходит солнце, и думал о ней. С каждой минутой они все яснее понимали, как серьезно то, что случилось с ними, и что от такого чувства не отмахнуться. Но несмотря на это, он согласился, чтобы между ними не было близости, когда он к ней прилетит. Он относился к ней с величайшим уважением и готов был считаться с ее малейшими желаниями. Так к Тимми не относился еще ни один мужчина. Поистине Жан-Шарль удивительный человек! Тимми не могла понять, как его жена согласилась его отпустить, почему она позволила себе его потерять, почему столько лет жила своей собственной жизнью. Если бы она, Тимми, вышла замуж за такого человека, она бы никогда не допустила, чтобы он ушел, проживи они вместе хоть миллион лет. Рядом с ним Зак и ему подобные казались – да и на самом деле были – жалкими ничтожествами, как только она могла так бездарно и бессмысленно тратить себя на короткие связи с ними.
Утром Тимми встала неотдохнувшая, но все равно поехала в Нью-Джерси на фабрику. Встретилась с управляющим, и они обсудили возникший конфликт. Да, дел и забот у нее было более чем достаточно.
Все то время, что она оставалась в Нью-Йорке, Жан-Шарль постоянно звонил и писал ей, и у нее было такое чувство, будто она возвращается в Калифорнию с бесценным сокровищем. Она приехала в Париж работать и полюбила там удивительного мужчину.
Возвращаясь из Нью-Джерси, она рассказала обо всем этом Джейд. Джейд относилась к Жан-Шарлю все с тем же предубеждением и не скрывала этого, недаром она приобрела такой горький опыт. Ей не хотелось, чтобы Тимми страдала так же, как она, и сейчас напомнила, чем грозит любовь к женатому человеку.
– Постарайся не терять голову, – внушала она Тимми. Можно было подумать, что она остерегает от опасностей жизни свою совсем еще юную несмышленую сестренку, а не мудрую, прошедшую суровую школу жизни женщину, которая была на десять лет старше ее, но у которой никогда не было романа с женатым мужчиной, и теперь она все время вспоминала об осторожности. Но какая тут осторожность, зачем она им с Жан-Шарлем, они летели навстречу друг другу как на крыльях. И когда четыре дня спустя Тимми возвращалась в Калифорнию, она чувствовала себя еще более влюбленной, чем раньше.
Все время полета до Лос-Анджелеса она спала, и когда вошла в свою квартиру в Бель-Эйр, ей показалось, что все в ней неузнаваемо изменилось. В Париже ее поразил удар молнии, и этой молнией был Жан-Шарль Вернье. Он все время звонил ей, звонил в любой час дня и ночи и говорил, как он ее любит. Ни он, ни Тимми не могли осмыслить, что произошло и почему, но не все ли равно, их жизнь осветилась, словно во мраке ночи они увидели мерцающий маяк. Они говорили, говорили друг с другом, смеялись, делились всем сокровенным, рассказывали друг другу обо всем, что они делали, о дорогих им людях, о своем детстве. Он был старшим в семье, где было еще четверо детей, заботился о родителях, помогал братьям и сестрам, ездил к ним, как только выдавалась малейшая возможность, и, кажется, готов был взять на себя ответственность за всех, кто живет на земле. По своему отношению к жизни он был истинный француз, немного старомодный и в высшей степени добропорядочный, сейчас его мучило чувство вины, в их роду никто еще никогда не разводился, раньше такое и представить себе было невозможно, а сейчас развод для него единственный выход. Тем более что он вдруг полюбил Тимми. В среду она улетела на Тайвань, и все эти дни они разговаривали по телефону по нескольку раз в день, признавались, что полюбили друг друга еще осенью, когда так подолгу беседовали после ее операции, обменивались бесконечными е-мейлами, посвящали друг друга во все подробности своей жизни, открывали друг в друге все новые качества. Тимми не понимала, во сне она живет или наяву.
– Такого просто не бывает, – говорила Тимми Жан-Шарлю вечером накануне своей поездки в Тайбэй, пытаясь сохранить хоть последние крохи здравого смысла.
– Как мы видим, Тимми, бывает, – невозмутимо отозвался Жан-Шарль. Он и сам все это время жил как в тумане. Сказал ей, что вчера чуть было не начал расспрашивать пациентку о ее предстательной железе, глядя в чужую историю болезни. А пациентка пришла обследоваться перед визитом к офтальмологу, потому что ей предстояла операция по снятию катаракты. И все эти дни они почти не спали и почти не ели. Ей было решительно все равно, что за конфликт разгорается на их фабрике в Тайбэе. Жила как во сне, а когда Дэвид и Джейд о чем-нибудь спрашивали ее, смотрела на них счастливыми, ничего не видящими глазами.
– Мне кажется, я потеряла рассудок, – призналась она как-то Жан-Шарлю с тревогой, когда они разговаривали по телефону. А на самом деле они оба потеряли рассудок в Валентинов день в Париже, когда он пришел к ней в «Плаза Атене». – Я всегда считала таких людей, как мы сейчас с вами, чокнутыми. Когда мне кто-то говорил, что влюбился с первого взгляда, я думала, что на него надо надеть смирительную рубашку. И вот теперь пожалуйста – сама влюбляюсь с первого взгляда.