Его тёмные вихры спускались на бледный лоб, и выразительные глаза смотрели на неё неотступно. Он стал разговаривать с ней, спрашивал об учёбе, интересовался её жизнью, и она поняла, что Андрея нельзя сравнить с деревенскими парнями, которые не могут связать и полслова. Её отчуждённость как-то сама по себе стала пропадать, и она стала вслушиваться в его голос, в котором сквозила насмешливость, даже по отношению к самому себе.
Звук работающего двигателя за окном, напоминавший стрекотание кузнечика, вдруг захлебнулся, лампочки на потолке сразу потускнели и, сделав несколько судорожных вспышек, погасли. Звуки вальса не замолкали, но пары остановились, и её партнёр, чтобы избежать столкновения с соседней парой, впервые захватил ладонью её талию, сжал руку и приблизил Пашу к себе так, что они почувствовали дыхание друг друга. Странная истома пронизала тело девушки, и она не отстранилась, не оттолкнула сильное мужское тело, а наоборот, прижалась к нему, словно прося защиты.
Какие-то секунды длилось это, и свет вспыхнул снова, осветив смущённое раскрасневшееся лицо Паши. Они снова кружились, и снова он смотрел на неё не отрываясь.
— Скажи, у тебя есть парень? — спросил он неожиданно. И она, повинуясь безотчётному желанию защититься, снова соврала:
— Есть.
— Вот и правильно! Что нам дала революция, знаешь? Каждый будет жить с тем, с кем захочет. Жениться не обязательно. Коллонтай придумала теорию стакана воды…
— Не слышала.
— Ну, это. в общем: долой предрассудки. Если мужчина и женщина нравятся друг другу, для них вступить в связь так же просто, как выпить стакан воды. Это даёт людям свободу! Если ты в пустыне и нет рядом источника, к которому ты привыкла, надо.
— Выпить стакан воды у того, кто его предложит?
— Ты умница!
— Я этого не знала!
Музыка замолкла, и они подошли к Катьке, которая стояла с ухажёром, и тоже из агитбригады. Оба вызвались провожать девушек, потому что Паша (Аня!) засобиралась домой. По дороге Андрей рассказывал о светлых днях, которые наступят для трудящихся, но у самой хаты он обнял свой пиджак, наброшенный на плечи Паши, и прошептал ей в ухо:
— Может, пригласишь к себе?
— У нас в хате таких как я ещё пять человек. Поди, спят! А на полу — клопы.
— Так, может, в сарае есть солома?
— Солома в сарае есть, а в сенцах — студёная водица из колодца, в деревянной бадеечке. Стакан не обещаю, но полную кружку могу вынести. До встречи!
Паша взяла за руку Катерину и потащила её в хату. Ночью Паше опять приснился Жорж.
* * *
В этом, тридцать четвёртом, году жизнь стала налаживаться. Почти два года молодые девчата просидели на капусте: капуста тушёная, салат из свежей капусты, капуста варёная. Паше так хотелось хлеба, что она мамин подарок — вязанный шерстяной свитер поменяла на лепёшку. Но сейчас ученицам училища стали выдавать «коммерческий» хлеб по списку: два рубля за килограмм. Благодаря тому что Паша получала повышенную стипендию в семьдесят рублей, а в столовой стали кормить бесплатно, у неё кое-что оставалось: она прятала деньги в платочек, завязывала его узелками и прятала в дыру в матрасе. Вот закончит училище, купит подарков — маме, папе, Володечке. приедет фельдшерицей, станет принимать односельчан в белом халате.
В этом же году за хорошую учёбу её премировали отрезом креп-жоржета. Впервые она пошила себе платье из материала, о котором мечтали все девчонки; впрочем, и её сокурсницы к этому времени стали одеваться неплохо.
На последнем курсе группу в пять человек отправили на месячную практику в венерический диспансер под Воронежем. Здесь начинающие жизнь девочки вплотную познакомились с её изнанкой. Высокие стены больницы напоминали тюрьму, да и по сути она была таковой для многих, проходивших лечение принудительно.
Как-то привезли парня двадцати лет с обезображенным, заживо гниющим лицом. Сопровождающий санитар сказал: «Волчанка, должно быть!» Главный врач, человек с немалым опытом, покачал головой. Из носа парня вытекала слизь. Решили делать анализы на реакцию Ганзена. Даже видавший виды главврач вышел из лаборатории побледневший: «Лепра», — коротко бросил он.
Оказывается, парень уехал на заработки в Астраханские степи, пас там скот. Вернулся через два года. Его тут же куда-то увезли, и как Паша ни пыталась узнать, что с ним будет, все отмалчивались или пожимали плечами.
Ещё долго будет стоять перед ней лицо этого несчастного, но именно тогда, на практике, она скажет себе: «Буду учиться, чтобы узнать всё о страшной болезни, которую нужно победить».
Словно читая её мысли, после выпускных экзаменов подошёл к ней профессор Нэйтс: «Вам надо учиться в мединституте, из вас получиться хороший врач! Поработайте пару лет по распределению, наберитесь опыта и поступайте! В скором времени, Ваш покорный слуга будет преподавать в Воронежском институте. Через два года — прямо ко мне!»
Кто знал, что через год наступит тридцать седьмой, что профессор Нейтс растворится, исчезнет в алхимической колбе человеческих судеб, возможно, благодаря своей фамилии, возможно, благодаря одарённости или просто из-за своего образа врача-интеллектуала. Он исчезнет на небосклоне жизни, но не из душ его учениц. В них будет теплиться огонёк памяти о его щедрой натуре, и многим из тех, кто запомнит его образ и его отношение к своим ученикам, эта память поможет справиться со своими горестями. Да и у Паши всё сложится по-иному.
К выпускному вечеру Паше исполнилось девятнадцать. Она надела своё креп- жоржетовое платье с белыми рюшками на груди, но не особенно радовалась тому, к чему уже успела привыкнуть. Она была очень довольна, что помогла Катьке сшить выпускное платье, украсить его обрезками от её отреза, рюшками: «Твоё выглядит лучше, ты просто королева!» — сказала она вытянувшейся, повзрослевшей подруге. Катя зарделась у зеркала.
Торжественное собрание с вручением дипломов состоялось в зале, который они украсили собственными руками. На сцене над бюстом Ленина висел лозунг на кумаче: «Привет выпускникам 36-го года!». Дипломы вначале вручали отличникам. Паша никогда не забудет, как в числе первых поднималась на сцену и как брала диплом из рук профессора Нэйтса.
Столы для торжественного ужина были накрыты в столовой, на столе стояли бутылки с портвейном и стограммовые гранёные стаканчики. На ужин подали картофельное пюре с котлетами, кроме этого были мелко порезанное солёное сало, колбаса. Огурцы, помидоры, капуста — в свежем и солёном виде. Паша впервые выпила вина, и всё, что происходило с ней, стало казаться сказкой.
Танцы начались здесь же, в столовой, под патефон. После шипения зазвучали звуки танго, и Пашу пригласил на танец врач-инфекционист Савенко, толстый дядечка, носивший пенсне. Он картинно вывел её на середину зала, и все зааплодировали.
Паша Киселёва получила распределение в Алешки, в районную больницу. Три года она не была дома. Весточки приходили хорошие — отец стал старшим лесником, Володька пошёл по её стопам, учится в Борисоглебской школе, поэтому она решила отработать до отпуска, собрать денег и приехать домой не с пустыми руками.