Земля, пожирающая своих детей.
Этот образ прижился в её сознании там, на полях смерти, когда перед глазами каждый день проходили сотни изуродованных тел, лиц с мучительными гримасами боли. Легче было с теми, кто уже не страдал!
Когда их эшелон тронулся на западный фронт, она была ещё наивной девчонкой, считавшей, что война кончится через два месяца: наши герои-соколы, летающие на полюс, опрокинут стервятников и добьют агрессора на его территории, а она вернётся к своему сыну.
Первая же бомбёжка под Ельней лишила её надежды: родных соколов в небе не оказалось — только чужие самолёты со свастикой.
Они выскакивали из вагонов и бежали в лесополосу: вой пикирующих штурмовиков заставил её вжаться в землю, и она успела увидеть, как фельдшер Анатолий Липатов, бежавший рядом, делает свои последние шаги: половина его головы, обрызгав её кровью, летит куда-то в сторону.
Толя Липатов, красавец и балагур, этот вредный «прилипала»! Ещё вчера они сидели в вагоне при свете тлеющей свечи, он рассказывал истории про медиков, все смеялись.
Утвенко приказал вырыть могилу здесь, за лесополосой. Вместе с Толей схоронили ещё троих из роты подвоза. На бугорках земли вбили колышки из веток, нашлись дощечки для фамилий. Пунктуальный Утвенко вписал каждому в изъятые документы место захоронения.
Позже всем этим занимались специальные команды, а им выпал удел принимать раненых и умирающих, начались ночи без сна.
«Шитовский» полковой медицинский пункт (по фамилии комполка Шитова) расположился в четырёх километрах от линии фронта, в совхозе Шарапово, в лесистой местности. Здесь раньше разводили лошадей, которых теперь забрали для армии, осталась большая рига, забитая сеном. Не слишком густой лес вряд ли мог скрыть палатки, поэтому Утвенко принял решение обосноваться в брошенном строении: здесь хватало места для складирования оружия, для подсобных материалов и носилок, для сортировочной и перевязочной. К тому же в любой момент могла поступить команда на перемещение, и с палатками — только потеря времени.
Утвенко приказал ротным санитарам рыть окопы на случай налёта и уже оперировал первых раненых. Паша помогала ему, она носилась по большому пространству риги, отдавая распоряжения полкового хирурга.
Теперь она знает, что спасало на войне: нехватка времени! Некогда было переживать. Она помнит первого раненого: молоденький мальчишка с оторванной ногой. Кровавая культя торчит на носилках, но он сам не видит её и только повторяет обескровленными губами: «Что со мной?.. Сестричка. Что?»
Белобрысый, глаза голубые. Она взяла его руку, чтобы посчитать пульс, и, уткнувшись лицом в край гимнастёрки, пропитанный грязью, заплакала: этот запах земли, смешанный с запахом крови, будет теперь всё время с ней.
«Паша! Не время для соплей! Завтра и нас с тобой убьют! Готовь инструмент!» — услышала она грозный голос Утвенко.
Странно, здесь он совершенно перестал матерно ругаться!
С этого момента Паша старалась не вглядываться в страдающие лица раненых. Чтобы успеть им помочь, она должна всё делать быстро. Ящик рядом с перевязочным столом быстро наполнялся окровавленными бинтами, портянками, разорванными гимнастёрками. Перевязочных пакетов не хватало, и там, на передовой, раны обматывали чем придётся, не обработав поверхности антисептиком.
Как она теперь понимала Утвенко, заставлявшего солдат в мирное время проходить науку первой помощи при ранениях! Ведь зачастую бойцы, имевшие ранения средней тяжести, гибли от потери крови, инфекций.
Утвенко не прекращал операции и ночью, при свете луны. Керосиновую лампу зажигали, когда луны не было вовсе. Высокие большие окна риги закрыть было нечем, полковой хирург запретил запускать двигатель для освещения. Утром над ними кружила немецкая рама, и результаты этих полётов явились уже после обеда. В пятистах метрах от них обосновался расчёт крупнокалиберных гаубиц, где с маскировкой, видно, не сильно постарались. Паша впервые узнала, как «поют» тяжёлые снаряды фашистов. Пролетая над ними, они падали, казалось, совсем рядом, земля вздрагивала, и строение риги сотрясалось, как карточный домик. Раненых вытащили в траншеи, все укрылись в окопах. Один Утвенко остался возле полевого телефона. Вскоре он вызвал к себе Пашу:
— Паша! Бери двух санитаров и. на животе — к артиллеристам. Кажется, их накрыло! Машину уже туда выслали.
Паша, пригнувшись, бежала к перелеску, за ней спешили два пожилых санитара-добровольца с носилками. Они отстали от неё. Заслышав вой очередного снаряда, Паша падала на землю, закрывая голову руками. После взрыва она оглядывалась и кричала своим помощникам: «За мной!»
Вскоре вой снарядов прекратился, Паша оказалась на краю огромной воронки. Вокруг всё разрыто, орудия раскиданы стволами вверх, вокруг них — засыпанные землёй солдаты. Одного из них взрывом подбросило на короткий лафет перевёрнутого орудия, и он висел, опустив вниз голову и руки.
На самом краю воронки она заметила шевеление, бросилась туда. Кровавое пятно растекалось по гимнастёрке на животе артиллериста. Быстро разрезав гимнастёрку, она обработала рану, перетянула живот бинтами.
Тем временем санитары обошли позицию: живых больше не обнаружили. Заметив людей на батарее, с поля явился водитель полуторки из медсанбата: опасаясь снарядов, он оставил машину в перелеске.
Паша осталась сопровождать раненого, а санитаров отправила в роту:
— Передайте, пусть высылают «похоронку»! — Она глянула на молоденького водителя в замасленном комбинезоне: казалось, что его только что достали из бочки с мазутом — только огненно-рыжие вихры выделялись, словно костёр над чёрными головешками (пилотку он держал в кармане).
— Тебя как зовут?
— Василий.
— Это не ты прибегал в санчасть в Масловке с животом?
— Было дело! — заулыбался рыжий. — А ты медсестричка Паша?
— Не медсестричка, а военфельдшер второго ранга! — вздохнула Паша. — Закрывай борт, поехали!
Раненый застонал на носилках.
— Сейчас, родной! Сейчас я сделаю тебе укольчик! — сказала Паша, забираясь в кузов.
Они тронулись вдоль поля с гречихой. Это была местность открытая, дальше, за поворотом, дорога уходила в лес. Паша тревожно взглянула вверх и, словно в подтверждение своей тревоги, увидела в небе увеличивающийся силуэт рамы.
— Рама! Давай, гони! Гони к лесу! — закричала она, перегнувшись к окну водителя.
Разведчик снимал результаты обстрела, и машина на дороге показалась лётчику заманчивой, безответной целью.
По звуку приближающегося самолёта Паша поняла, что их расстреляют, что убежать они не успеют, да с раненым и не убежишь, и она снова закричала в окошко что было сил:
— Рама! Крути, Вася, руль в сторону!
Вася крутанул, она упала, затем поднялась, широко расставив руки, накрыла раненого своим телом. Рёв двигателей самолёта заглушил выстрелы: очередь прошлась по кузову, она почувствовала, как дёрнуло ногу, увидела дырки в досках пола — щепками больно ударило в лицо.